– Нам повезло. Мы тут одни.

– Мы почему-то в милости у старой стервы, не иначе. Может, ты ей нравишься, Жан-Поль? Или Эдуард затронул какую-то струну…

– А ты ее уже видел, эту Карлотту?

– Нет, но слышал.

– А правда, что она?..

– И даже больше. Так мне говорили.

– Одного за другим?

– Она так предпочитает.

– А остальные смотрят, пока она?..

– Ну разумеется.

– Черт! Кто будет первым?

– Атакуй, ребята! Кто нас сюда провел, хотел бы я знать?

– Все наляжем…

– Нет уж, черт дери. Я первый. Потом Жан. Потом ты.

– А Эдуард?

– Эдуард после Жана.

– В жопу! Почему я должен ждать?

– Терпение, mes amis. Будем вести себя как джентльмены…

– Ерунда собачья.

– Каждый по очереди. А потом…

– Да что потом, Христа ради?

– А потом мужчины среди нас устроят даме повторение…

– Опрокинь меня в ромашки…

– Где букашки…

– Да, в ромашки…

– И еще раз, и еще раз!

Они допели в унисон. Бодрый мужской хохот сменился тишиной.

– Черт. Жутковатое местечко, а, мальчики? Прямо как в нашей школьной часовне.

– Святое место.

– Как актриса сказала епископу.

– Актриса епископу сказала совсем другое.

– Не вскрыть ли нам вторую бутылочку шипучки? А, Жан-Поль?

Мягко хлопнула пробка.

– Проехало!

– Поднабраться храбрости…

Эдуард заснул. Открыв глаза, он обнаружил, что в голове у него заметно прояснилось. Сперва он не сообразил, где находится, потом увидел свечи, винный бархат и картины. Картины… Он уставился на них, не веря глазам. Руки и отверстия; гигантские груди и бедра; открытые рты; раздвинутые ягодицы; женщины распахнутые, нежно-розовые, точно спелые плоды. Мужчины, гордо пошатывающиеся под тяжестью колоссальных фаллосов. На мгновение комната показалась ему багровой, точно преисподняя. Свечи пылали, тени метались по красным стенам, слова и образы прокатывались по его сознанию, как валы черного прилива: исповедальня, отец Клеман, его прекрасная Селестина…

Селестина! Он встал.

– Жан-Поль, я не останусь.

Кто-то из них толкнул его так, что он снова упал на тахту. Рука Жан-Поля стальным обручем обвила его плечи.

– Не сейчас. Смотри!

Карлотта (видимо, это была она) только что вошла с еще двумя девушками.

Она осталась у дверей, они вышли на квадрат паркета между тахтами. Одна была белая, другая – негритянка. В руках белая держала шелковую подушку. Она положила ее на паркет, потом грациозно на нее опустилась и откинулась. Негритянка встала перед ней на колени. На обоих были свободные одеяния из прозрачного газа. Девушки смотрели друг на друга. Карлотта смотрела на четверых мужчин.

Она была высокой женщиной редкой красоты. Длинные волосы цвета воронова крыла, обрамляя лицо, ниспадали на красную шелковую шаль, окутывавшую ее плечи и грудь. Голова была надменно откинута, черные глаза смотрели высокомерно, накрашенный карминный рот был широким, губы – пухлыми. Платье из черного шелка плотно облегало талию и пышными складками ниспадало до полу. И стояла она в позе танцовщицы перед началом фламенко – готовая и застывшая.

Жан-Поль вздохнул, она запела. Девушки на полу подняли руки и обнялись. У Карлотты было горловое контральто, не очень мелодичное, но простонародная резкость придавала ему силу. Сначала она то отрывисто, то томно в манере ночных клубов спела по-испански песню, из которой Эдуард не понял ни слова. Потом по-немецки песню манящей порочности, пронизанную берлинской меланхолией. Дешевая музыка, но Эдуард был загипнотизирован: он чувствовал, что руки и ноги у него окаменели.

На полу перед ними девушки уже обнажились. Их тонкие тела с полными грудями были натерты лосьоном, волосы на лобке сбриты. Эдуарду это показалось безобразным. Их изящная пантомима оставила его холодным. Они начали двигаться в ритме музыки, медленно – три движения на четыре такта песни. Их руки и ноги сплелись и расслабились, кисти затрепетали и замерли. Темная кожа и светлая. Эдуард поднял глаза и встретил взгляд Карлотты. Его член подпрыгнул и отвердел. Карлотта сняла шаль.

Открылись обнаженные груди с нарумяненными сосками над верхним краем черного шелка, словно у критской жрицы минойских времен. Очень медленно, продолжая петь, она подняла руки и принялась поглаживать алые круги. Эдуард у видел, как набухли ее соски. Рядом с ним Жан-Поль испустил стон. Песня кончилась, но гипнотическая музыка звучала по-прежнему.

Ноги Карлотты были босы. Она бесшумно прошла через комнату к четырем мужчинам. Эдуард почувствовал, как шелк ее юбки скользнул по его брюкам. Она остановилась, переводя взгляд с одного лица на другое. Они молчали и только вперяли в нее глаза. Затем Чог напрягся и, наклонившись вперед, вцепился в черный шелк юбки.

– Меня первым… – просипел он.

Карлотта быстро высвободила юбку и презрительно посмотрела на него сверху вниз. Потом, словно приседая в глубоком реверансе, опустилась на колени в черных волнах юбки и раздвинула его ноги. У нее за спиной извивались два сплетенных женских тела, но на них никто не смотрел. Карлотта наклонилась, ее обнаженные приподнятые груди прижались к толстой шерстяной материи гвардейских брюк. Рот Чога дрябло раскрылся, он покрылся потом и прерывисто дышал. Маленькая розовая рука потянулась было к аппетитным грудям, и Карлотта отбросила ее резким шлепком. Чог со вздохом откинулся, и ее унизанные кольцами пальцы принялись оглаживать внутреннюю сторону его бедер от колен до паха, чуть-чуть прикасаясь ко вздутию под толстой материей – раз, другой. Потом пуговицу за пуговицей расстегнула ширинку и извлекла толстый короткий член. Секунду-другую она оценивающе подержала его в ладонях, потом наклонилась так, что ее соски коснулись туго натянутой кожи, и Чог судорожно содрогнулся. Она раздвинула его ноги пошире, всунула между ними руки и забрала в них мошонку.

Эдуард попытался отвести взгляд, но глаза его не слушались. Член у него был тверже камня и требовал разрядки, пульсируя от потребности прийти в соприкосновение, излиться. Рядом с ним Жан-Поль заерзал по тахте, что-то хрипло зашептал и опустил руку на свой вздыбившийся член.

Карлотта приспустила брюки Чога. Он полулежал, раскоряченный, раздвинув ноги. Его багровый член торчал между тяжелыми грудями Карлотты. Она медленно обхватила его пальцами в кольцах, а потом накрыла кончик широким ртом, вобрала головку в алый рот и начала сосать.

Ее умение было легендарным, и она им явно гордилась. Ее руки и губы не останавливались ни на миг, но ритм их движения непрерывно менялся. Великолепные груди колыхались, презрение в глазах оставалось все таким же… Она изогнула шею, приподняла волосы, чтобы остальные трое ничего не упустили, и целиком забрала в рот набухший член. На винно-красной тахте руки Чога дергались и сжимались в кулаки. Он прижал подбородок к груди, чтобы не только чувствовать, но и видеть, что она с ним делает. И Жан-Поль, и Сэнди – оба прижимали руки к паху, словно в ужасе, что могут кончить, просто наблюдая со стороны.