— Боюсь, балам в княжеской резиденции наши провинциальные увеселения сильно проигрывают, — распутав узел, Бернар передал верёвочный конец Арнетти.

— Спасибо, — Арнетти забрала верёвку, накинула её на подлокотник кресла. — У вас тут всё просто по-другому устроено, и потому нет смысла сравнивать. Всё равно что ель с берёзой сравнивать. Оба дерева не лучше и не хуже другого, они просто разные. К тому же до прошлого года я по балам вообще не ходила… образ жизни и окружении среднестатистической горожанки не располагали как-то. Я их только в кино и сериалах видела… читала о них много. А потом Эжени с Дэсмондом как поженились, так нас всех и понесло в новый мир… для нас новый мир. Но и после я бы не сказала, что прямо-таки часто начала на балах бывать. Вы, наверное, удивитесь, однако Дэйм… тёмный князь балы у себя редко даёт. Буквально два-три раза в году, не более. Плюс свадьба его племянницы этим летом была, Юл уверяла, одна только подготовка к торжеству всем знатно мозг вынесла, не говоря уже о закидонах Ребекки. В общем, описываю я балы по-прежнему куда чаще, нежели присутствую самолично.

Освобождённая Берилл принялась бегать кругами возле хозяйки, шумно обнюхивать край подола и периодически топорщить иглы на мордочке. Арнетти выпрямилась, смотала шлейку и переложила на верх шкафа — пригодится ещё, — и повернулась к Бернару. Он так и стоял перед столиком у окна, задумчиво глядя на Арнетти.

— Рад, что вам понравилось, — он помедлил, словно в попытке найти нужные слова, и продолжил: — Вероятно, мне всё же объясниться.

— Что именно вы хотите объяснить?

— Внимание моих соотечественников к вам понятно и ожидаемо — гости с юга на острове случаются крайне редко. Однако прошло уже несколько дней, а на вас по-прежнему оборачиваются…

— И намекают, — Арнетти украдкой погрозила Берилл пальцем, слишком уж рьяно та обнюхивала подол, да ещё и на зубок норовила попробовать.

— Намекают? — нахмурился Бернар. — Кто?

— Все… понемножку. Из чего напрашивается вывод, что присутствие незамужней посторонней дамы под крышей дома неженатого мужчины… несколько предосудительно?

— Дело не в этом.

— Правда?

— Вернее, не совсем в этом, — Бернар всё-таки отлепился от стола, отошёл к очагу. — Помимо того, что, как я уже говорил вам, многие на острове воспринимают любую подходящую женщину подле меня в качестве моей возможной пары, существует одно негласное правило. Незамужней посторонней даме действительно стоит воздержаться от длительного пребывания под крышей дома мужчины-оборотня, не имеющего пару, поскольку считается, что чем больше времени они проведут вместе, тем скорее зверь в оборотне сочтёт эту женщину своей. Мы не животные в широком смысле этого слова и не руководствуется одними лишь инстинктами. Редко какой оборотень настолько растворяется в собственном звере, что сам им становится без возможности возврата. Обычно человеческий разум, чувства и условности мира в достаточной мере контролируют всякого оборотня, чтобы подобного не происходило. Но и зверь в нас не исчезает вовсе, даже если мы всю жизнь полагаемся исключительно на человеческий рационализм. Чаще всего зверь избирает пару, к нему мы прислушиваемся вольно или невольно.

— Ну, раз зверь выбирает, то какой смысл в длительном сожительстве? — удивилась Арнетти, попутно припоминая всё, что Али когда-либо рассказывала о представителях своего вида. На мифы и легенды мира людей сильно полагаться не стоило, на ромфант тем более.

По канонам последнего её давно бы уже должны были разложить на ближайшей горизонтальной поверхности, пометить всеми приличными и не очень способами и рычать на каждую совершеннолетнюю особь мужского пола, что-де «эта самка моя». И, разумеется, оборотень должен быть высок, накачан, брутален и молод на лицо, и упаси боги выглядеть ему… обыкновенно.

— Зверь не всегда определяет пару явно и сразу, ни для человека, ни даже порой для себя. Если речь идёт о двух оборотнях, то дело ещё хуже, потому что между собой мы и впрямь можем долго решать. Звери присматриваются, принюхиваются, люди взвешивают, решают, симпатия или укрепляется во что-то серьёзное, или не уходит дальше лёгкого флирта.

— То есть ваши соотечественники полагают, что раз я в этом доме уже несколько дней живу, то моё здесь пребывание может означать, что… ваш зверь что-то во мне унюхал? — предположила Арнетти осторожно.

Бернар кивнул.

— В идеале мне следовало сразу найти вам пристанище в другом доме, у почтенной вдовы или немолодой четы…

— А… есть вероятность, что ваш зверь… мог что-то во мне унюхать? — задала Арнетти вопрос в лоб.

Часть 32

Ответил медведь не сразу. Воцарившуюся на минуту-другую тишину нарушало только сосредоточенное пыхтение и цокот коготков Берилл, чересчур увлёкшейся разбором запахов, прицепившихся к подолу платья.

— Что бы ни унюхал мой зверь, не хочу вас пугать, — наконец осторожно заговорил Бернар.

— Уверяю, я не испугаюсь, — перебила Арнетти с внезапно поднявшимся воодушевлением.

Да уж, это вам не «ар-р, моя!» и вот эти вот страсти рейтинга восемнадцать плюс, из коих к финалу текста всенепременно любовь-морковь стремительно вырастает. Конечно, среди и людей, и нелюдей всякое случалось и истории, словно вышедшие из современных трендов, тоже имели место. Бывало и так, хотя редко кто верил в их реалистичность. Но чаще всё же бывало куда более буднично, прозаично. Бурных романов у Арнетти не случалось даже по молодости лет и сейчас, когда дни доверчивой, мечтательной юности остались позади, меньше всего хотелось, чтобы на неё кто-то сваливался с пламенными страстями и неодолимым желанием перекроить всю её жизнь по своим лекалам. Да и старалась она быть объективной по отношению к себе самой.

Она не юная длинноногая нимфа с точеной фигурой.

До сих пор живёт с родителями и зарабатывает на жизнь написанием текстов, которые многие безо всякого стеснения величают низкопробным чтивом, презренными лырами и попросту порнушкой.

Прочие её таланты и интересы изрядной шириной не отличались.

Умения тоже.

И не тешилась Арнетти иллюзиями, что в её жизни может появиться какой-нибудь моложавый красавчик с пресловутыми кубиками и полюбить её, всю такую замечательную, со всеми лишними килограммами, тараканами в голове и прожитыми годами.

А Бернар просто был, приятный, обходительный, готовый её слушать, исподволь привлекающий чем-то необъяснимым. Не сногсшибательной внешностью, не скульптурным телом, не тонной харизмы и даже не банковскими счетами, что в своё время не давали покоя Ройсу. Вот был бы ловец здесь, наверняка удивился,