Гиньча оглянулся, закусил губу.

– Туда-а-а! – замахал рукой Одон. – Нале-е-е-ево!

Увидели все: на поросшем пригорке под лесом стояло высокое, возведенное из камней строение, накрытое плоскими обломками скал. Очередные руины столемов, которых было немало на севере Старшей Лендии. Черный, сужающийся кверху четырехугольник входа, наклонные стены, тут и там прорезанные щелями. Кажется, были даже ворота – из бревен, наверняка местные пользовались строением как загоном для скота.

Господин Бзуры летел на вороном коне, но не оглянулся.

– Гиньча! – крикнула отчаянно вдова. – Мы остаемся!

– Хунгуры! В полустайе за нами!

И тогда сзади они услышали шум: громкие крики, слабый свист. Их увидели!

А Гиньча молчал, не оборачиваясь; может, не слышал. Но все же передумал; вдруг конь его пошел медленнее, повернул налево – к храму столемов. Сам Гиньча махал рукой: все пошли следом. Он подъехал ко входу, соскочил с коня, потянулся к вьюкам, вынул меч, снимая с седла щит.

– Всем – с седел! – приказал он. – Коней отпустить. Они уже нам не понадобятся!

Они подъезжали к Гиньче по очереди, склоненные, покачивающиеся в седлах, и тогда он развернулся, привязал поводья к передней луке седла и изо всех сил хлопнул коня по заду.

– Лети, Мильчан! Лети к свободе! Возвращаю тебе ее! Лети!

Конь оглянулся, но, испуганный криком и руганью, побежал тяжелым галопом к лесу. Остальные пошли следом, мокрые, в пене, как Чамар с Береникой, лишенные тяжести всадников.

– За мной! – скомандовал Гиньча. – Внутрь.

Они вошли через каменный проход столемов, к которому человеческая смекалка пристроила простые деревянные ворота, закрывавшие нижнюю половину проема. Внутри царил холод, стены состояли из больших серых валунов, не слишком плотно прилегающих друг к другу. Было тут немало щелей и отверстий, в которые мог пройти и человек, однако постройка хотя бы давала укрытие от хунгурских стрел.

Они вошли, задыхаясь. Одон захлопнул створки, сунул в скобы два лома, лежавшие под стеной, проверил, держатся ли, встал рядом с остальными с топором в руках.

– Верш, Драго, следите за боковыми входами. Кто бы оттуда ни вышел – стреляйте, а потом – за мечи! Одон, придешь на помощь тому, у кого будут проблемы. Я один, а вы – по двое, – Гинча наклонился над жертвенным камнем, к которому века назад прикованы были скальные чудища столемов, опер о него копье, набросил баранью шкуру, создав навес. Глянул на Яксу.

– Малой, лезь туда!

– Не хочу!

– Зато я хочу! Ты смелый, но тут слишком опасно. Понимаешь? Это приказ, а ты должен слушаться приказов, разве что хочешь закончить, как наши братья на Рябом поле, когда ударили по хунгурам, а их раздавила орда. Понимаешь?

– Понимаю. А папа был там?

– Был, был. И хорошо бы тебе с ним не встретиться.

– А у меня будет меч?

– Даже два. Если посидишь спокойно.

Якса залез в укрытие, сжался там, хотя это ему не слишком понравилось.

– Господин Гиньча, слушай…

– Нет времени. Они идут!

– Время есть, чтоб вас всех бесы!.. Слушай меня. Если… ну, ты понимаешь… не позволь, чтобы я осталась живой.

Он медленно кивнул.

– И малого – тоже. Сделай, чтобы не было больно.

– Да.

– Поклянись!

– Честью клянусь. А теперь спрячься, госпожа.

– Куда?!

– Не знаю. Ничего не знаю, понимаешь?!

И вдруг до них донесся звук: нарастающий, мягкий, он становился все громче. Гром близящейся бури, удары сотен копыт. Хруст ломаемых трав, ржанье и хрипы лошадей.

Звук разносился повсюду, они даже не выглядывали в щели. Не высовывались. Неожиданно что-то ударило в ворота. Раз, второй, третий. Тщетно, те выстояли.

Потом свистнули стрелы – верхом, влетели и исчезли в глубине храма, не причинив никому вреда. Еще несколько влетели в щели в стенах. Ударили, отлетев от скалы по другую сторону, упали к их ногам.

Они слышали шум, гортанное перекрикивание вдоль стен. Зверь прибыл, но сломал себе зубы об камни. И теперь искал, как бы добраться до их глоток, присматривался ко входу, к щелям.

– Мечи из ножен!

Свистнули клинки, качнулись топоры. И вдруг, одновременно, сквозь обе щели хлынули мохнатые, рогатые фигуры. В кожаных шлемах, опускающихся отворотами на плечи и спины, в малахаях, клепаных кафтанах и кожанках. Быстрые, жестокие, будто бесы.

Свистнула стрела: Верш всадил ее первому из них под ребра; отбросил тисовый лук и схватил меч, воткнутый в землю у левой ноги. Прежде чем он успел им заслониться, еще один хунгур бросился на них, вскидывая саблю! Но теперь свистнул топор Драго, ударил низко, с приседа, из-за валуна. Подрезал врагу ноги, опрокинул, враг выпустил костяной щит, упал, а сверху добрался до него Верш.

Они рубили выходящих из-за камней врагов вдвоем. Один отбивал или принимал на себя удар, второй ударял в открывшееся тело. Или валил противника, или же бросался на него!

По другую сторону Гиньча и Одон делали то же самое. Били хунгуров молча, яростно, умелыми, отточенными движениями. Хозяин Бзуры ударил сверху, в щит; враг парировал, слуга ударил в колено. Потом – добивали врага, ползающего у их ног, уколом.

Кровавая работа. Лязг мечей по щитам, металлические удары в кольчуги, писк и вой раненых и умирающих.

Вдруг сделалось тихо, потому что нападающие отступили. Прекратились удары в ворота, зато послышался хруст камней: кажется, сдвинулся с места один из блоков, а сверху посыпалась пыль и на миг что-то заслонило щель, сквозь которую внутрь врывался лучик весеннего солнца.

– Добираются к стенам, – прошептал Одон. – Откроют нас или…

– Не сумеют. Защитимся, пока хватит воды.

Но не случилось ничего из того, чего они ожидали. Все замерли с окровавленными мечами и топорами в руках, и тогда из-за ворот раздался голос. Горловой, хриплый, ввинчивающийся под череп.

– Венеда, жена моя… Я жду… Я страдаю.

Вдова, которая сидела, трясясь, на камне около укрытия Яксы, подняла голову. Встала, сжимая кулаки.

– Милош! – крикнула она. – Это его голос. Он… Как это?!

– Венеда, жена моя, иди ко мне.

– Ты жив?! Говорили…

– Врали тебе. Я тут. Жду! Дай мне хотя бы минутку на беседу, нет нужды в бое, нет нужды в схватке. Все останетесь живы… Я договорился с хунгурами. Все не так, как ты думаешь. Просто выйди и увидь!

Венеда направилась к воротам. Так неожиданно, что ее не успели остановить – никто из людей Гиньчи. Подбежала как послушная овечка на зов, схватилась за запоры, сняла с петель, отбросила.