София положила ему на лоб влажную ткань.

— Теперь ваша очередь меня развлекать, — игриво произнесла она. — Давайте, я жду.

— Но я не умею петь.

— А я от вас и не жду особых талантов, принимая во внимание ваш голос.

— Чем вам не нравится мой голос?

— Он слишком скрипуч. Вряд ли можно ожидать, что вы запоете бархатистым баритоном. — И она рассмеялась, видя, что он слегка надулся. София же просунула руку ему под шею и поднесла к губам стакан ячменной воды. — Вот, сделайте еще глоток.

Росс с гримасой отвращения выпил предложенный ею напиток, которым обычно поят больных.

— Уже забыл, когда в последний раз пил ячменную воду, — проворчал он.

— Элиза говорит, что вы никогда не хвораете, — сказала она, ставя стакан на столик. — Да что там, все сыщики как один поверить не могут, что вы ранены. Послушать их, так выходит, что пули должны отскакивать от вас, как капли дождя.

Росс задумчиво улыбнулся:

— Я никогда не строил из себя сверхчеловека.

— Тем не менее почти все вас таковым считают, — возразила она и пристально посмотрела на него. — Будто вам неизвестны человеческие слабости. Будто вам не страшны пули.

Они оба на мгновение замолчали, глядя в глаза друг другу.

Неожиданно Росс понял, что ему задан немой вопрос.

— Боюсь, что люди ошибаются, — произнес он. — Есть у меня свои слабости. И немало.

София отвела взгляд в сторону и машинально принялась разглаживать складки на покрывале.

— Да, но вы не позволяете им взять над собой верх.

Он поймал ее пальцы и погладил бархатистую поверхность ее коротко остриженных ногтей.

— Что бы ты хотела узнать, София?

Ее ресницы моментально вспорхнули вверх.

— Почему вы не женились вторично после того, как ваша жена умерла? Ведь с тех пор прошло так много времени. Вы же еще относительно молоды.

— Относительно? — спросил Росс нахмурившись.

София улыбнулась:

— Скажите мне, почему вас называют Монахом с Боу-стрит, когда вам не стоило бы большого труда жениться вторично?

— Но мне не хотелось жениться вторично. Мне неплохо и одному.

— Вы любили свою жену? — не удержалась от вопроса София.

— Любить Элинор было легко, — ответил Росс и попытался вызвать в памяти образ покойной жены, представить ее нежное, бледное, с тонкими чертами лицо, светлые шелковистые волосы. Но казалось, что образ этот принадлежал какой-то иной, прежней жизни. Внезапно Росс со всей ясностью понял, что в его сердце остался лишь этот призрачный образ, а не воспоминания о живом человеке. — Она была такая утонченная… такая умная… такая добрая. Она ни разу не отозвалась о ком-либо дурно. — Его губы тронула легкая улыбка. — Элинор не любила, когда рядом с ней кто-то бранился. Скольких трудов стоило ей отучить меня от этой дурной привычки!

— Должно быть, это была необыкновенная женщина!

— Верно, — согласился Росс. — А еще она была такая хрупкая, я бы даже сказал, болезненно хрупкая. Ее семья была против того, чтобы она выходила замуж.

— Вот как? Это почему же?

— Элинор постоянно хворала. Однажды осенним днем я взял ее покататься верхом по парку. Так вот, она простудилась и была вынуждена целую неделю провести в постели. Уж слишком болезненной была. Ее родители опасались, что замужество пойдет во вред ее здоровью, не говоря уже о выполнении супружеских обязанностей. Они боялись, что беременность раньше времени сведет их дочь в могилу. — В голосе Росса послышались нотки раскаяния. — Я сумел убедить их, что буду всячески оберегать Элинор и что ей не грозит никакая опасность.

София перевернула другой стороной влажную тряпицу у него на лбу, но он даже не осмелился посмотреть на нее.

— Четыре года мы были счастливы вместе. Сначала мы с Элинор думали, что она бесплодна, потому что за четыре года супружеской жизни она так и не забеременела. Признаюсь честно, я был этому даже рад.

— То есть вам не хотелось иметь сына или дочь?

— Мне было все равно. Лишь бы Элинор была здорова и не хворала. Но однажды она сказала мне, что ждет ребенка. Сама она несказанно обрадовалась этому. По ее словам, она никогда не была так счастлива. Я же убедил себя, что роды пройдут без осложнений.

Росс умолк, не в силах продолжать свой печальный рассказ. Любое упоминание имени покойной жены давалось ему с великим трудом. Но тем не менее он не хотел утаить от Софии даже самую малую частицу своего прошлого.

— Но что-то произошло?

Россу показалось, будто в его сознании отомкнули замок. Куда только подевалось его хваленое самообладание Он рассказал ей все — поведал даже о том, о чем он не осме лился бы признаться никому, даже священнику на исповеди чувствуя, что должен рассказать ей все, без утайки.

— В тот день, когда у Элинор начались схватки, у меня появилось недоброе предчувствие. Она плохо переносила боль, была слишком слаба, чтобы вытолкнуть из чрева ребенка. Схватки продолжались уже целые сутки, а на вторые… Боже, это был кромешный ад! Я послал за докторами, и они все четверо принялись спорить, что дальше делать с моей женой. Она корчилась в страшных муках и все время умоляла меня, чтобы я ей помог. Я был готов на что угодно. В буквальном смысле на что угодно.

Росс даже не заметил, как руки его сжались в кулаки, — до тех пор, пока не почувствовал, что София легонько потерла ему пальцы, ослабляя напряжение в мышцах и сухожилиях.

— Единственное, в чем сошлись доктора, — что ребенок был слишком крупный. Мне предстояло сделать выбор. Разумеется, я сказал, чтобы в первую очередь спасали жизнь Элинор. Но это значило, что… — Он умолк, не договорив, чувствуя, как у него перехватило дыхание. Он не знал, что должен говорить дальше. Ибо слова были бессильны передать весь ужас происходившего. — Боже, она потеряла столько крови! Элинор кричала, умоляла меня, чтобы я остановил их. Она была готова пожертвовать собой, умереть, чтобы только вы жил наш ребенок, но я не хотел ее терять. И поэтому они оба… — Росс вновь остановился, чтобы перевести дыхание.

София смотрела на него, не шелохнувшись и не издав единого звука. Росс подумал, что ей просто неприятно слушать его историю, что он сказал слишком многое из того, о чем не следовало упоминать. Не иначе как своим рассказом он привел Софию в ужас.

— Я сделал неверный выбор, — пробормотал он. — И они оба умерли.

Прохладный ночной воздух, который еще несколько минут назад казался таким приятным и освежающим, заставил его поежиться. Ему стало холодно как телу, так и душе, словно смерть обдала его своим леденящим дыханием.

София убрала с его лба влажный компресс и погладила по лицу.

— Вам не в чем себя винить, — мягко произнесла она, — и вы сами об этом знаете.