Опыт есть преднамеренно произведенное наблюдение. Чтобы открыть связь между явлениями, недостаточно только смотреть на них. Причина, которую мы желаем узнать, чтобы подчинить ее (а следовательно, и производимое ею действие) нашему усмотрению, теряется среди массы существующих в среде фактов, скрывающих ее от нас. В сложной ткани, которую ткет природа, ускользают от нас отдельные нити и их узлы; чтобы открыть тайну ее работы, необходимо подражать ей. Во власти человека устанавливать, упразднять или разнообразить условия явления, которое он сам производит. Леонардо постоянно прибегал к опыту, чтобы убедиться в верности наблюдаемого факта (например, расширения зрачка), чтобы проверить гипотезу, чтобы путем анализа условий явления открыть причину, постоянно и неизбежно предшествующую ему.

Чтобы найти примеры, достаточно раскрыть его рукописи. Смотря по обстоятельствам, он употребляет то попеременно, то одновременно методы сходства, разницы и сопутствующих изменений – говоря языком современных логиков. Если дело идет об изучении движения вытекающей воды, то «он старается выпускать воду из различного рода трубок – кривых и прямых, длинных и коротких, с тупыми, острыми, круглыми и четырехугольными концами – и заставляет ее ударяться о разные препятствия». В этом легко узнать комбинацию методов сходства и сопутствующих изменений. «Если стофунтовая тяжесть падает с 10-саженной высоты на то же место и вдавливается на одну сажень, то насколько она вдавится, падая с высоты 100 сажень?» В обоих случаях тяжести, падение, все обстоятельства времени и места одни и те же, существует только одна разница, действие которой вы в состоянии определить (метод разницы). «Если в одно и то же время заставляете падать со 100-саженной высоты две тяжести, одну весом в 1 фунт, а другую – в 11/2 ф., то насколько первая упадет скорее, чем вторая?.. Если тяжесть падает с 200-саженной высоты, то насколько больше будет скорость падения в последующие 100 сажень, сравнительно с той, какая была в первые сто сажень?» В одном указании на этот опыт не заключается ли предугадывание законов падения тел, отношение скорости к времени падения? Леонардо иногда подражает явлению природы, чтобы лучше наблюдать его условия: он производит водоворот, взбалтывая воду в сосуде; у него была мысль устроить искусственный глаз, чтобы изучать образование образов на сетчатке. Он не занимается, как Бэкон, правилами, которых должен придерживаться экспериментатор, он следует им инстинктивно: его логика вытекает из его стремления к истине. «Прежде чем выводить из данного случая общее правило, произведи два или три опыта и смотри, дают ли опыты одни и те же результаты». Но недостаточно повторять эксперименты, необходимо разнообразить их, чтобы не обмануться поверхностными аналогами. «Не доверяйте же, наблюдатели, тем авторам, которые только с помощью одного своего воображения хотят объяснить людям природу; верьте только тем, которые не только на явлениях природы, но и на результатах своих опытов приучили свой ум понимать, насколько опыты обманывают тех, кто не знаком с их свойствами; опыты, много раз казавшиеся тождественными, оказывались весьма различными – как здесь и указывается». Дело идет об авторах, утверждавших, что если дан двигатель, могущий передвинуть тяжесть на известное расстояние, то можно до бесконечности увеличивать расстояние, разделяя бесконечно тяжесть.

Индукция, ведя нас от частных фактов к общим законам, доставляет нам правила, дающие нам возможность выводить заключения, которые не могут быть опровергнуты фактами. «Иногда, – говорит Леонардо, – я заключаю о действиях по причинами, а иногда о причинах по действиям; к своим выводам я присоединяю некоторые истины, которые хотя и не заключаются в них, но могут быть выведены из них… Нет повода порицать тех, которые в методической последовательности научного развития указывают на общие правила, выведенные из раньше установленного вывода». В сложных проблемах, где прямой опыт невозможен, Леонардо делал выводы, вытекавшие из комбинированного действия некоторого количества известных законов («Трактат о водах»), дополняя друг другом оба великих метода человеческого ума. Под именем опыта он понимает наблюдение, опыт, индукцию, дедукцию, вообще все приемы, налагаемые на человека необходимостью открывать истину, которой он еще не владеет.

Наука начинается с опыта; без него мы не можем узнать ни фактов, ни их отношений. Но мы должны измерить отношения, установлением которых мы сначала ограничиваемся; необходимо, следовательно, придать физическим наукам точность и достоверность наук математических. «Кто осуждает совершенную достоверность математики, тот набьет себе голову сбивчивыми понятиями и никогда не будет в состоянии справиться с противоречиями софистических наук, которые только производят вечную суматоху» (uno eterno gridore). Наука только тогда сделается совершенной, когда она примет дедуктивную форму. «Никакое человеческое исследование не может считаться истинной наукой, пока оно не проверено математическим путем», потому что вселенная представляет из себя нечто вроде математической реальности, облеченной во внешнюю оболочку. Повсюду, где существуют отношение и пропорция, есть место счету, «а пропорция находится не только в числах и цифрах, но также в звуке, тяжести, времени и пространстве, и во всякой силе, какого характера она ни была бы». Наука должна действовать приемами геометрии, анализом и синтезом, сведением предмета к простейшим элементам, прогрессивной и непрерывной комбинацией этих элементов, согласно отношениям, необходимо предполагаемым между ними. «Наукой называется последовательный ряд суждений, имеющих своей исходной точкой самые общие начала, вне которых не может быть в природе ничего, что могло бы составить часть этой науки. Например, для пространственной величины эту роль играет геометрия: начиная с поверхности тел, она имеет своим началом линию, границу этой поверхности. Но этим мы еще не ограничиваемся, зная, что линия имеет своей границей точку и что точка есть предел, вне которого не может быть ни малейшей вещи». Опыт – как исходная точка, математическая форма – как конечный пункт, – таков взгляд Леонардо на науку; он вполне совпадает с современными понятиями о ней, и здесь еще раз проявляется верность и осторожность его ясного ума, который как бы заранее примирил воззрения Бэкона и Декарта.

Он, без сомнения, мог только выставить идеал и предчувствовать пути, дающие возможность достигнуть его; но дело идет здесь не о счастливой случайности, не о гениальном предвидении, сделанном мимоходом. Ясное понимание этих плодотворных формул, на которых сосредоточивалась его мысль, дала ему его постоянная научная и художественная практика: механика, оптика, перспектива, теория света и теней, даже анатомия, где выступает симметрия и соотношение различных частей человеческого тела; наконец, все искусства, какими он занимался, со своими правильными пропорциями, заключающимися в красоте форм.

Истинное знание, начинающееся опытом и завершающееся математическими доказательствами, есть синоним достоверности. Опыт всегда может быть повторен тем, кто сомневается в его результатах, а дедукция, основой которой служит бесспорная истина, с неодолимой силой захватывает всякий ум, способный следовать ее началам. Здесь Леонардо говорит языком Огюста Конта: «Где препираются (dove si grida), там нет истинной науки, потому что истина имеет только одно решение (un sol termine), которое, будучи обнародовано, уничтожает навсегда прения (il letigio resta in eterna distrutto); а если возникают споры, то дело, очевидно, идет о ложном и неясном знании. Истинное знание есть то, которое проникает в умы путем опыта, заставляя умолкнуть спорящих. Оно не поддерживает мечтаний своих исследователей, но только первоначальные, истинные и известные положения; оно всегда и с верными заключениями подвигается вперед, вплоть до конца. Это мы видим в начальной математике, занимающейся числом и мерой, в арифметике и геометрии, которые с истинным совершенством трактуют о протяженных и непротяженных величинах. Не спорят о том, будет ли дважды три более или менее шести, равняется ли сумма углов треугольника двум прямым; всякий спор об этом навеки прекращен, и приверженцы этой науки мирно наслаждаются ее плодами»[40].