К тому времени я познакомился с господином Альфонсом Дюма, рантье, который занимался живописью как любитель. Дюма был учеником Деба-Понсана, рисовавшего исключительно коров на лугах и портреты министров, в основном тулузцев. У него я и нашел оплачиваемую работу.

Альфонс Дюма открыл картинную галерею. Но он не ставил перед собой цель обогатиться, а лишь хотел с помощью доходов, получаемых от продажи произведений других художников, окупить затраты на собственные занятия живописью. Возможно, в глубине души он тешил себя вполне понятной надеждой увидеть однажды, как прохожие останавливаются перед витриной, в которой выставлены «Женские торсы» или «Застигнутые нимфы», подписанные Альфонсом Дюма.

Но меньше всего он хотел прослыть торговцем.

– Вы понимаете, – объяснил он мне, – я принадлежу к семье художников. Я открыл не магазин, а салон: я светский человек, выполняющий роль посредника между художником и покупателем. Деба-Понсан оставляет для меня свои полотна; мой друг Жийу пообещал, что приведет ко мне членов своего клуба.

Скажу сразу, что последние отнюдь не были поддержкой для «Художественного союза». Эти господа иногда заходили к нам, оставив свой клуб, чтобы в лучшем случае поболтать с шести до семи часов. Как-то вечером Дюма, вынужденный из-за одного из таких гостей закрыть свой магазин на четверть часа позже положенного срока, сказал:

– Ясно одно: я понапрасну жгу газ. Но что делают все эти люди? – И он показал на террасу соседнего кафе, переполненного посетителями.

– Они пьют аперитив.

– Вместо того, чтобы думать о том, как украсить свой очаг. Ах, видите ли, мсье Воллар, сегодня люди слишком много времени проводят вне дома!

Дело в том, что покупатели к нам не спешили. Но однажды на горизонте забрезжила перспектива крупной сделки с работами Деба-Понсана. Вошел американец. В этот момент я был один в магазине. Не располагая временем (он должен был вскоре сесть на пароход), американец спросил, не можем ли мы предложить ему дюжину пейзажей и картин с изображениями лошадей.

– Видите ли, – объяснил посетитель, – я просиживаю в конторе с утра до вечера, и, когда возвращаюсь домой, мне хочется смотреть на картины, которые отвлекали бы меня от толпы людей, которую я вижу в течение дня. Я уезжаю завтра вечером. Покажите мне образцы, и я оставлю у вас заказ.

Как вы убедились, Деба-Понсан специализировался на коровах, но он сказал нам, что по желанию клиентов может с таким же успехом рисовать и лошадей, ослов, баранов, даже птиц.

Когда пришел Альфонс Дюма, я ввел его в курс дела.

– Скорее бегите к Деба-Понсану и передайте ему эту хорошую новость!.. Соединенные Штаты! Какой рынок!

Ему уже виделись суда, нагруженные работами Деба-Понсана и плывущие к берегам Америки. Но в этот день, как назло, у Деба-Понсана не нашлось ни одной законченной картины с коровами.

– А этот великолепный бык?! – воскликнул Дюма, заметив полотно, приставленное к стене.

– Ах нет! Это всего лишь подмалевок.

– Ну и что! Разве он не может дать представление о жанре?

– Я дал слово, что из моей мастерской никогда не выйдет неоконченной работы. В ее теперешнем виде картина позволит художнику распознать мои приемы, и меня обкрадут. Кто может поручиться, что ваш покупатель на самом деле не художник?

Мы с Дюма вздрогнули от этого предположения и дали американцу сесть на корабль, так и не заключив сделки.

Убытки отчасти компенсировал один клиент, заказавший на другой день два холста, сюжет которых он предложил сам. Ему хотелось иметь изображения военных.

– Я не знаю имен художников, пишущих на военные темы, – сказал нам покупатель. – Я хочу одного – чтобы мой заказ был выполнен «вне конкурса». Кроме того, для меня важно, чтобы один из военных был зуавом. Другой может быть кем угодно, при условии, что он не будет принадлежать к отборным частям. Дело в том, что я сам был зуавом… Если бы у меня было время позировать…

По правде сказать, он, с его солидным брюшком и отвислыми щеками, вряд ли был способен изобразить того далекого зуава, каким когда-то, возможно, был… Когда он сказал, что только занятость мешает ему позировать художнику, сопровождавшая его молодая дама – очень красивая женщина – не смогла сдержать улыбки, и я подумал, что если он когда-то и был зуавом, то теперь у него есть все шансы стать рогоносцем. Что до Альфонса Дюма, то он из кожи вон лез, желая потрафить клиенту.

– А если парой зуаву будет падающий из седла всадник?

– Я не хочу людям несчастья, – сказал толстяк, у которого решительно было доброе сердце. – Внизу должно находиться оружие.

– Так, – произнес Альфонс Дюма, – а если мы дадим ему в придачу пехотинца?

– Окопника? Годится.

Альфонс Дюма тут же назвал имя Деба-Понсана, и тот сотворил настоящее чудо в новом для него жанре: его зуав был великолепен; что касается пехотинца, то у него был такой вид, будто он наложил в штаны.

Между тем художник закончил своего быка. Полотно, сразу же выставленное у нас, заинтересовало одного прохожего, в котором я учуял торговца скобяным товаром. Я слышал, что люди в конце концов в чем-то становятся похожими на ту среду, в которой они живут, а у этого человека были заостренные локти и колени!.. В общем, вся его наружность выдавала торговца напильниками и гвоздями. Он разглядывал работу Деба-Понсана со все возрастающим восхищением.

– Этот могучий бык и эти хрупкие цветы… Какой восхитительный контраст!

Я подумал: «Этот скобяных дел мастер еще и поэт».

– А как называется картина? – полюбопытствовал он.

– «Мужественность», – произнес я и уже собирался добавить, что название картине дал сам мэтр, но осекся, увидев, какое глубокое разочарование отразилось на лице собеседника. Деба-Понсан позволил мне менять названия его холстов в зависимости от обстоятельств. Поэтому я продолжил:

– Так, по крайней мере, мог бы назвать картину человек, восприимчивый к поэзии, которой проникнуто это полотно.

– Так как же называется картина?

– «Апрель», – уверенно произнес я. – Апрель – это месяц, когда распускаются цветы, когда природа, источающая весенний аромат…

Лицо «скобянщика» просияло. Значит, он мог взять холст с собой, повесить его у себя дома, не краснея за покупку перед своей, возможно, сварливой супругой и не шокируя дочерей.

– «Апрель» – какой восхитительный символ!.. Мсье, я преподаю эстетику на факультете литературы в N. Я расскажу студентам о Деба-Понсане. Апрель! Сколько образов рождает магия этого слова! Я покупаю картину. Однако… – И лицо преподавателя вдруг омрачилось. – Вон то голубое пятно на вершине дерева, среди веток, что это такое? Похоже на незабудку, но незабудка – это же растение-паразит!..

Тут мне было нечего возразить клиенту. Я еще раньше обратил на эту деталь внимание самого художника.