которого и здесь не обошлось). Говорят, что они стоят у самой воды, улыбаются и манят проплывающих по Сене, но тех, кто рискнул пристать к берегу, никогда более не видели…

Один мой старый знакомый, предприниматель, попав в Париж еще в начале нашего столетия, закончив с делами, развлекаться стал несколько нетрадиционно, не размениваясь на кабаре со стриптизом и рестораны. Наняв лодку, он ночью не торопясь проплыл по Сене, оглядывая берега. Нельской башни уже давно нет, набережные давно приведены в современный вид, но отличным ориентиром служит Лувр. Так вот, он клялся и божился, что три беспутные красотки там стояли. Улыбались и манили к себе. А француз-лодочник как-то буднично обронил:

– Это бывает, месье…

Есть кое-какие основания моему знакомому верить. В склонности к розыгрышам он никогда не был замечен. Среди «братьев по классу» эту историю никогда не рассказывал, и был прав: легко представить, какую бы репутацию он заработал в кругу таких же деловых людей, возьмись рассказывать о встрече в Париже с призраками. Наконец, в истории моды он был не силен, но рисовал неплохо – и набросал у меня в блокноте платья всех трех. Я проверил потом: это мода начала XIV века…

К чему это я? Во-первых, предприниматель – питерский. Во-вторых, историю эту я выслушал под пивко в двух шагах от знаменитого Фонтанного дома, бывшего дворца графов Шереметевых. А этот дворец с давних пор тоже пользуется в Петербурге репутацией «Дома с привидениями»…

Говорят, что в последние годы царствования Екатерины Великой во дворце жил камер-юнкер Жихарев, молодой красавец, однажды привлекший внимание императрицы, – и завязался роман. Узнав об этом, всесильный «официальный» фаворит Екатерины Платон Зубов подослал убийцу к опасному сопернику, и тот свое черное дело выполнил исправно. С тех пор и появляется часто в коридорах Шереметевского дворца призрак несчастного, взывая к отмщению…

Вообще-то такое вполне в стиле Платона Зубова – личности бездарной, злобной, завистливой, не блиставшей ровным счетом никаким талантами, набившего руку в одном: выпрашивать милости у императрицы, присваивать чужие имения и сколачивать состояние всеми средствами. Однако существование Жихарева историками документально не подтверждено. Возможно, эта «городская легенда» основана на реальном случае екатерининских времен. Однажды императрица обратила внимание на молодого красавца, в котором Потемкин по каким-то своим соображениям как раз и увидел опасного соперника (хотя в других случаях он не ревновал, кажется, вообще был лишен ревности и сам «подставлял» Екатерине этих молодых красавчиков с негласным «джентльменским уговором»: попавшие в «случай» могли вволю набивать себе карман, но не имели права лезть в государственные дела, мешать Потемкину).

Нравы XVIII столетия были сплошь и рядом незатейливы и особым душевным благородством не отличались. Двое офицеров из окружения Потемкина вызвали потенциального фаворита на дуэль, один из них его и убил. Позже Потемкин выдал за него одну из своих племянниц…

Зато второй призрак Шереметевского дворца – личность самая что ни на есть историческая. Это Прасковья Ивановна Жемчугова, чья судьба напоминает роман Дюма. Крепостная актриса графа Шереметева, писаная красавица, как многие ее сестры по ремеслу, получила хорошее образование, знала французский и итальянский.

Знатные господа, владельцы крепостных театров с многочисленными труппами, без зазрения совести превращали красивых актрис в своих, мягко выразимся, фавориток. Это было делом прямо-таки житейским. Однако граф Николай Петрович влюбился в свою крепостную настолько, что предложил ей руку и сердце по всем правилам. Дал ей вольную, но император Павел венчаться не разрешил, очевидно, сочтя брак слишком уж неравным. Обвенчались тайно. Взошедший на престол Александр I дал графу разрешение на пышную свадьбу. Чтобы соблюсти приличия, правда, пошли на подлог: объявили, что отыскались старые бумаги, из которых следует, что Прасковья Ивановна происходит от небогатого, но старого рода шляхтичей Ковалевских (к коему принадлежит по женской линии и автор этих строк), Жемчугова – это красивый сценический псевдоним, какие были тогда в обычае, а настоящая фамилия Прасковьи – Ковалева.

К Шереметевскому дворцу стали срочно пристраивать так называемый «Свадебный флигель», где и собирались устроить свадебное торжество со всем размахом, присущим Шереметевым, одной из богатейших фамилий империи. Однако судьба рассудила иначе: молодая графиня вскоре после рождения сына умерла от тяжелой болезни. Граф пережил ее всего на шесть лет. С того времени и до сих пор рассказывают, что в коридорах дворца можно встретить призрак Прасковьи Ивановны…

Неугомонный при жизни граф Калиостро не обрел покоя и после смерти – должно быть, по присущей ему живости характера. В свое время он (гастролировавший в России под именем графа Феникса и, кроме демонстрации всевозможных чудес, участвовавший и в тайных собраниях масонов) жил во дворце Елагина, одного из видных российских масонов. Именно в Елагином дворце на одноименном острове (когда-то Елагину принадлежал не только дворец, но и весь остров), если верить старинной молве, порой появляется Калиостро. Но не в коридорах, а в дворцовых зеркалах, с масонскими символами в руках – молотком и угольником каменщика. Утверждают, что увидеть Калиостро – ни к добру и ни к худу, призрак всего-навсего на миг воздевает руки к небу, а потом поворачивается спиной и медленно исчезает…

Как известно, пятеро декабристов были повешены на кронверке Петропавловской крепости (лично я очень сожалею, что только пятеро). Очередная «городская легенда» гласит, что утром, в туманном мареве, когда очертания предметов зыбки, а тени загадочны, можно услышать возле кронверка глухие стоны и увидеть призраки пяти повешенных. Происходит это, утверждает молва, дважды в год – 14 декабря, в день восстания, и 13 июля – в день казни…

Отыщутся в Петербурге и свои «нехорошие места». Наверное, самое знаменитое из них – это участок Обводного канала меж Боровским мостом и устьем речки Волковки. Едва ли не со времен основания Петербурга ходили слухи, что давным-давно, в 1300 году, шведы, не так уж и давно принявшие христианство (во всяком случае, позже Руси), где-то в этих местах убили деревенского колдуна и нескольких тамошних ведьм, а потом разорили языческое святилище. С тех пор никаких особенных ужасов вроде бы не происходило, и оскверненные языческие идолы никак не давали о себе знать, но место все равно считалось «нехорошим». Рассказывают, что уже в начале XIX века, когда начали рыть Обводной канал, землекопы отказались было работать на «нехорошем месте», и их наказывали плетьми, а кое-кого и сослали на каторгу.

Еще через сто лет, в начале века следующего, началось… Именно на этом участке мосты стали излюбленным местом бросавшихся в воду самоубийц. Утверждали, что количество их очень уж велико по сравнению с другими