«Франция под стрелами Австрии, доведенная до того, что ей нужно скрываться от беды». Они верили, что делают оригинальное произведение! Злые языки никогда не щадили королевскую семью. Старики вспоминали, что Париж часто задыхался под такими обидными плакатами.

Я в этом ничего не понимала, королева тоже. В чем ее, в конце концов, обвиняли? Прежде требовали простоты костюмов, твердили, что ее роскошные туалеты «разорят страну». Когда же она перешла к более простым нарядам, стали говорить, что она пытается «унизить аристократию». И помогает ей в этой затее мадемуазель Бертен. Что бы она ни делала, что бы она ни говорила, ее всегда подвергали критике, и меня вместе с ней.

Отныне Кампан, не таясь, смотрела на меня косо. У меня был повод проявлять осторожность. Ох! Она не осмеливалась открыто высказаться против нас с королевой. Хитрая, коварная… ее молчание, полное осуждения, было выразительнее ее жеманной физиономии. Однажды я услышала, как она шепталась с Полиньяк:

— Блеск трона неотделим от интересов нации… Бертен же лишает его блеска… Эта любовь к простоте, эти новые туалеты… выходящие за грани разумного… это же катастрофа…

Но чертовка Полиньяк блестяще заткнула ей рот. За это я была готова заключить ее в объятия, честное слово! Она смерила Кампан с головы до ног презрительным взглядом и залилась звонким смехом. Перед тем как уйти, она тихо ей что-то сказала. Я никогда не узнала, что именно она ей сказала, но я видела, как Кампан стала краской как рак. Последующие несколько дней ее мучила страшная мигрень.

Однако я настаивала на изменении общепринятых представлений. Оглядываясь на то время, я говорю себе, что прекрасная gaulle и тот год должны были что-то перевернуть во мне.

Так почему же этого не произошло?

Весной 1782 года я впервые в своей жизни пересекла границу России. То был хороший год, хотя Версаль еще никогда не был таким пустынным. Многие придворные воевали еще по ту сторону Атлантики. Мадам с детьми оставалась в Трианоне.

Наши бутики стали проявлять склонность к экзотическим названиям: «У русской Дамы», «У Императрицы России», «Галантная Россия»… Все были охвачены русской лихорадкой. Даже сам Версаль готовился принять таинственных графа и графиню с Севера, которые были не кем иными, как эрцгерцогом Павлом[90], сыном Екатерины Великой, и его женой, урожденной немкой, принцессой Вюртембергской[91]. Они приехали инкогнито и остановились у посла, принца Барантиански.

Я хорошо знала посла и его жену. Она была одной из моих клиенток. Они часто приезжали сюда, в Эпиней.

Готовился роскошный прием. Женщины во главе с королевой пришли в волнение и стали требовать великолепных туалетов. Одна только «северная графиня», по свидетельству ее большой подруги Генриетты д’Оберкирх, испытывала страх перед предстоящими празднествами. Ей сказали, что королева Франции ослепительна. Рядом с такой красавицей, таким солнцем, она будет выглядеть отвратительно, тускло! Она трепетала от ужаса, представляя, как появится при дворе со всеми этими французскими насмешниками, которые не прощают ни уродства, ни нелепости. Так как же ей одеться?

Она не считала себя красивой. Она была довольно тучной, но весьма миловидной. Она вечно пребывала в состоянии меланхолии — этим страдали многие принцессы. Наверняка у нее были веские причины для апатии. Ее свекровь слыла колдуньей, а муж был человеком с большими странностями, будто околдованным. Он клялся, что ночами ему являлся высокий худой мужчина, одетый в пальто испанского покроя. Мало того, что этот призрак являлся к нему, так он еще и беседовал с ним! Якобы это был его предок, Петр Великий…

Генриетта д’Оберкирх привела русскую принцессу в «Великий Могол». Она доверила мне изготовление туалета для своей подруги и внимательно за всем следила. Она находила непонятное удовольствие в том, чтобы часами обсуждать ткани, оттенки лент, высоту чепца, как будто разбиралась в этом. Ателье наполнилось дамастом[92], расшитыми тканями, парчой, кружевами. Придворные дамы, заинтригованные, приходили в бутик, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на туалеты моей принцессы. Все были до такой степени озабочены ее нарядом, что королева пришла в ярость.

Для великой герцогини Марии я сшила платье для торжественных случаев из парчи и жемчуга и предложила сделать под него огромную «корзину», по меньшей мере в шесть локтей. У меня была привычка расширять платья, чтобы талия казалась тоньше. Я придумала для нее и другие туалеты и множество причесок, подбирая покрой и цвета, которые были ей к лицу.

Ужины в тесном кругу, парадные обеды, костюмированные балы, спектакли, музыка… Версаль развлекал их, как мог.

Королева едва оправилась от рожистого воспаления. Кожа ее лица была красноватой, но сама болезнь уже отступила. Я передала ей первое платье, розовое с золотом.

— Розовое? — удивилась Оберкирх. — Я думала, с этим цветом уже покончено, ведь он — цвет молодости, — сказала она тихо.

Королеву причесали «под ребенка», волосы немного припудрили и украсили диадемой. На ее шее и запястьях сверкали жемчуга и алмазы. Она была очаровательна и рядом с импозантной великой герцогиней чувствовала себя еще более привлекательной. Эльзаска тоже на славу поработала над своим нарядом. Она положила начало свежей идее для шляпки.

— Вещичка полностью отвечает вкусу дня, но только не очень удобная, — сказала она.

Это творение наверняка принадлежало Болару. Шляпку украшали небольшие гладкие бутылки. Они были наполнены водой, в них стояли живые цветы. Мода больше не чуждалась ничего естественного, и Версаль пришел в восторг.

— Великолепно! Очаровательно!

— Несравненно!

Весна на голове в самом сердце снежной пустыни…

Букеты настоящих цветов в ее занятной прическе вскоре были заменены цветами Йозефа Венгеля. Этот торговец доставлял нам искусственные цветы превосходного качества.

Для бала, который должен был состояться в честь «северян», Мадам Антуанетта заказала у меня костюм Габриэли д’Эстре[93]. Черная шляпка с белыми перьями, огромными перьями цапли, украшенная четырьмя алмазами и алмазной петлицей. Платье спереди было также все украшено алмазами, как и пояс, который стягивал талию. Платье было из белого и золотистого газа, усеянного блестками, с золотыми воланами, опять же усыпанными алмазами. Этот наряд держал меня в страхе вплоть до того момента, когда я передала его в руки королевы. Это было уже не просто платье, а коллекция в стиле Бемер и Бассанж. Я очень боялась, что у меня украдут все эти драгоценные украшения.