— Мы? — усмехается Елизарова. — По-моему, странная здесь ты! То орёшь на него, то ластишься — тебя не поймёшь! — говорит она, а Свиридова ткает её локтем в плечо.

— На кого? — опешив, спрашиваю я, но Елизарова и Свиридова молчат.

— А ну выкладывайте! — уже суровее говорю я и скрещиваю руки на груди. И хотя мои одноклассники довольно дерзкие, сейчас они мне уступают. Елизарова что-то ищет в телефоне и спустя мгновение протягивает его мне.

— Вот, в «Подслушке» сегодня опубликовали, — тихо произносит она.

— Анонимно, — добавляет Свиридова.

Я смотрю на фото и… умираю душой. Это же я, а рядом со мной… он.

Глава 35

Диомид

В первое мгновение у меня даже темнеет в глазах. Быть такого не может! Нас что, кто-то сфоткал? Кто? Какой гад? Обвожу глазами одноклассников. Взгляд мой задерживается на Ерёминой. Она? Настя, заметив моё разгневанное лицо, отворачивается в сторону. Ну точно, она. Вот же тварь!

— Где Эля? — спрашиваю я стоящего рядом Зайцева, но тот молчит. Нависаю над ним как коршун над перепёлкой.

— Где Эля? — по слогам произношу я ещё раз. Дрожащий Зайцев указывает мне на конец коридора. Тут же я вспоминаю, что у Эли есть любимое место на втором этаже, у большого цветка в горшке (пальмы или чего-то подобного). И сейчас у меня нет никаких сомнений в том, что Эля находится именно там…

Что есть духу несусь на второй этаж, сбивая на своём пути зазевавшихся школьников. Учителя растерянно смотрят мне вслед, а кто-то даже крутит пальцем у виска. Но мне пофиг. Русалочка, где, где же ты?..

Наконец, оказываюсь у того самого окна. Но Эли там нет. Где же она тогда?

Вдруг я замечаю на полу какой-то белый конвертик. Что это? Поднимаю его и, раскрыв, достаю из конверта какую-то бумажку. Поворачиваю её к себе другой стороной и… чуть не падаю без сознания на кафель. Этот листик — маленькая фотография, на которой я вижу мальчика и девочку, держащихся за руки. И эти мальчик и девочка — я и Эля…

В этот момент моё сердце разрывается на мелкие осколки, словно выпавшее из рук зеркало. Эта фотография может принадлежать только Эле, ведь у меня есть точно такая же… Я даже помню тот день, когда нас фотографировали вместе в городском парке, когда мы ходили кататься на каруселях в День защиты детей…

Нервы мои, подобно дождевым червям, расползаются кто куда. Неужели Эля… помнила меня всё это время? Все эти долгие одиннадцать лет? Не может такого быть… Или может?

Отвлекаюсь от фотографии и смотрю на территорию перед школой. И тут вижу знакомую розовую куртку.

Это она…

Срываюсь с места и как ненормальный несусь на первый этаж. Не доставая пропуска, перепрыгиваю через турникетную конструкцию и, несмотря на крик вскочившего со своего места охранника, выбегаю из школы. В лицо мне ударяет холодный ветер, смешанный с дождём.

— Эля! — ору я так, что, кажется, сейчас мои голосовые связки лопнут. — Эля, стой!

На мой голос Эля оборачивается. Глазам моим предстаёт душераздирающая картина. Лицо девушки заплакано, во всех движениях сквозит боль. В этот момент к Эле подъезжает синяя машина, и девушка садится в неё…

— Эля! — вновь кричу я, но ответом мне служит заполняющий мои лёгкие холодный ветер. Автомобиль разворачивается. Нет, нет! Я должен её остановить! Бросаюсь вслед за машиной, но та набирает такую скорость, что мне никак не угнаться за ней…

— Эля-я! — кричу я во весь голос и в отчаянии падаю на колени. Усилившийся дождь поливает меня своими ледяными слезами. Вместе с ними на асфальт падают горячие капли из моих глаз.

Эля…

Теперь я потерял её навсегда…

Глава 36

Эля

Наш с ним поцелуй!..

Из моих глаз брызгают слёзы. Кто, кто нас сфотографировал?! Выходит, мне не показалось вчера, когда хлопнула дверь… А что если Хромов специально подговорил кого-то заснять нас, а потом выложил сюда?

Обезумев, отбегаю от одноклассников и несусь куда глаза глядят. Горло булькает от обиды, по щекам текут слёзы… Как же больно, как больно! Неужели ему не стыдно так поступать с людьми? Всё-таки верно я думала: он бесчувственный нарцисс! Я… ненавижу его… ненавижу! И всё равно люблю…

Мне так плохо, что, кажется, мой мир, который только-только начал строиться заново, рухнет прямо сейчас. Останавливаюсь возле излюбленного мною окна на втором этаже. Внутри меня всё будто бы умерло. И от ярко горящего огня любви в сердце остались только угольки, а на душе — пепел. Что мне делать теперь? Идти на уроки? Но я этого не переживу! Я не переживу встречи с ним! Тогда надо бежать домой… Да-да, домой! И как можно быстрее…

Лихорадочно ищу в сумке пропуск. Потом несусь вниз по лестнице, едва не сбив на пути какого-то пятиклассника. Хватаю из «раздевалки» куртку и, пройдя через турникет, выбегаю на улицу. В лицо мне бьёт печальный осенний дождь, волосы трепет ветер… Уйти, уйти отсюда как можно быстрее… Вспоминаю, что у папы сегодня выходной. Дрожащими пальцами набираю номер отца. И хотя до моего дома минут двадцать ходьбы, сил идти у меня нет — ноги стали ватными, колени дрожат… Папа отвечает мне чрезвычайно обеспокоенно, ведь всё, что я могу ему сказать сквозь слёзы, так это «забери меня домой». Не реагируя на его расспросы, заканчиваю вызов и выключаю телефон. Стою под дождём и не знаю, что вообще мне следует сейчас сделать. Может, закричать? Боль переполняет меня изнутри; израненное сердце, разрывая грудную клетку, просится наружу… Мне никогда не было так больно. Даже тогда, когда я потеряла своего доброго друга детства…

— Эля! Эля, стой! — слышу я вдруг голос и, подобно тени отца Гамлета, оборачиваюсь назад. Это новенький. И я… никогда не видела его таким. Таким… встревоженным, таким… разбитым. В этот момент подъезжает папина машина — я узнаю её по звуку мотора. Уходи, уходи, Эля… Ты ведь знала, что он сломает твою жизнь… И всё равно позволила себе привязаться к нему…

— Прости… — зачем-то шепчу я себе под нос и бегу к машине. Сажусь на заднее сиденье и, не отвечая на вопросы папы о том, что случилось, сквозь рыдания говорю ему:

— Увези меня отсюда… Увези…

Машина тут же трогается с места. Не удерживаюсь и оборачиваюсь. Сквозь стекающие по заднему стеклу автомобиля дождевые капли я вижу бегущего за машиной новенького. Через мгновение знакомая до боли в сердце фигура растворяется в слезах,