Кроме того, условия пребывания в заключении были несравненно благоприятнее, чем пять-шесть лет назад. Хотя революция переживала спад, стачечные выступления, волнения в армии и на флоте, крестьянские бунты продолжались. Россия становилась полуконституционной монархией. Вводились правовые нормы. Возникли легальные партии. Состоялись выборы в I Государственную думу, которая, правда, была вскоре разогнана. Сами тюремщики вели себя осторожно, опасаясь, как бы те, кто сейчас находился под замком, вскоре не оказались в правительстве.

Вначале Троцкий был помещен в «Кресты», затем его перевели в Петропавловскую крепость. Основным занятием в камере стала напряженная писательская работа. Троцкий оттачивал мастерство политического аналитика, критика царизма и либеральных сил. Он изучал социально-политическую историю России по доступным ему трудам, имевшимся в тюремной библиотеке и передаваемым с воли. Именно они, вместе с осмыслением опыта революции и сведениями прессы, побудили его к написанию «Итогов и перспектив», в которых наиболее концентрированно была сформулирована концепция перманентной революции, как Троцкий ее тогда понимал.

Вскоре к обвиняемым были допущены адвокаты. В основном были наняты политические единомышленники, которые, с одной стороны, следовали правовым процедурам, отстаивая интересы подзащитных, а с другой — в прямое нарушение своих обязанностей, служили их связными с внешним миром.

Интересно, однако, что защитником Троцкого стал не социал-демократ, а человек, по своим взглядам близкий к кадетам. Н. И. Седова договорилась о защите с известным в Петербурге адвокатом Оскаром Осиповичем Грузенбергом. К этому времени Грузенберг прославился среди интеллигентской оппозиционной публики убедительными и смелыми выступлениями по делам, связанным с печатным словом. По одному из таковых дел он защищал писателя К. И. Чуковского, который посвятил затем одну из своих книг «защитнику книги и писателей».[224] Хотя Грузенберг не разделял политических убеждений Троцкого, он, как и другие адвокаты, выполнял нелегальные функции — передавал в тюрьму письма Натальи Ивановны, выносил для передачи ей письма и рукописи Льва Давидовича.[225]

Чем руководствовался О. О. Грузенберг, унося из тюрьмы в своем объемистом портфеле рукописи Троцкого, чтобы передать их Седовой, а затем издателям, прежде всего издательскому дому Николая Глаголева и издательству «Новый мир», выпускавшим социал-демократическую литературу? Можно предположить, что он поступал так, нарушая законы, которые призван был свято блюсти, будучи очарованным личностью молодого самоотверженного социалиста, которого ценил за смелость, острый ум и находчивость, может быть, надеясь, что тот, повзрослев, откажется от заблуждений, перейдет на более трезвые позиции.

Пребывание в тюрьмах было своего рода отдыхом и в то же время циклом мощных умственных упражнений. Утомившись за столом, Лев менял род занятий — он устраивался на тюремной койке и читал произведения классиков европейской художественной литературы. По его воспоминаниям, он «упивался ими с таким же чувством физического наслаждения, с каким гурманы тянут тонкое вино или сосут благоуханную сигару».[226] Именно в это время он пристрастился к французскому роману, который будет следовать за ним и после 1917 года — на фронтах Гражданской войны, в ссылке и в эмиграции. Ко времени второго ареста Троцкий более или менее хорошо (но отнюдь не в совершенстве) овладел и французским, и немецким языками, но немецкий был ему удобнее для социально-политического анализа и полемики, а французский он воспринимал главным образом как язык художественного творчества.

Тюремный режим в 1906 году был своеобразным. Политзаключенные разгуливали во дворе тюрьмы и даже играли в чехарду. Троцкому были разрешены еженедельные свидания с супругой. Во время них происходил обмен письмами и рукописями, правда, только в тех случаях, когда нетерпеливый Лев не мог дождаться визита Грузенберга. Тюремщики делали вид, что ничего не замечают.

Сохранились две фотографии Троцкого, сделанные в тюрьме. Но это не тюремные фотографии «в профиль» и «анфас» в полном смысле слова. На одной из них мы обнаруживаем привлекательного и достаточно ухоженного молодого человека сугубо интеллигентного вида. Лицо как будто спокойно, но все же выдает внутренне напряженную, сложную гамму чувств. Огромная шапка черных волос, широкий лоб, пенсне, хорошо подстриженные усики создают впечатление преуспевающего журналиста или университетского приват-доцента, но не арестанта Петропавловки. Вторая фотография — коллективная. На ней мы видим Троцкого в обществе ветерана революционного движения Л. Г. Дейча и своего единомышленника того времени Парвуса. Все трое стоят обнявшись и также выглядят благополучно.

В тюрьме была создана коллективная работа по истории Петербургского совета, в написании которой участвовали большевики, меньшевики и нефракционный социал-демократ Троцкий — он стал не только одним из авторов, но и фактическим редактором работы. Рукопись удалось вынести из тюрьмы, и вскоре она была опубликована.[227] Вся работа носила на себе отпечаток идей Троцкого. Но особенно показательной была написанная им глава «Уроки первого Совета».[228] Здесь обосновывалась все та же концепция перманентной революции, доказывалось, что центральной задачей является взятие государственной власти.

На узком столике тюремной камеры Троцкий пытался запечатлеть не только историю Совета, но дать анализ всей истории революции, которая, по его мнению, еще продолжалась и могла привести к новым волнам подъема.

Особое внимание уделялось формированию, политическим установкам и началу практической деятельности партий. В тюремных статьях Троцкого была представлена палитра всего политического спектра России в тот краткий период, когда в стране начала формироваться партийно-политическая система. Среди этих работ выделялась статья «Царская рать за работой», посвященная организациям, вошедшим в историю под названием черносотенных.[229] Правда, автор упрощал связь между черносотенцами и государственной администрацией, вместе с тем показывая, что крайне правые организации и движения вербовали своих членов отнюдь не только из среды имущих слоев. Старый порядок, согласно анализу автора, набирал повсюду своих сторонников — «во всех углах, норах и трущобах. Здесь — мелкий лавочник и оборванец, кабатчик и его постоянный клиент, дворник и шпион, профессиональный вор и грабитель-дилетант, мелкий ремесленник и привратник дома терпимости, голодный темный мужик и вчерашний выходец деревни, оглушенный грохотом фабричной машины. Озлобленная нищета, беспросветная тьма и развращенная продажность становятся под команду привилегированного своекорыстия и сановной иерархии» — такова была картина черносотенного движения. Другие статьи касались формирования партий либерального толка — октябристов, кадетов, сущности эсеровской программы и тактики и т. д. Наибольшее внимание уделялось выступлениям пролетариата и советскому движению, созданию и деятельности Петербургского совета, особенно в дни, когда автор был его руководителем. В меньшей мере рассматривались крестьянские бунты, мятежи в армии и на флоте, которым, однако, также посвящены были статьи. Выглядит удивительным, что событиям в декабре 1905 года, прежде всего вооруженным выступлениям в Москве и других городах, Троцкий посвятил лишь одну небольшую статью под неопределенным названием «Декабрь»,[230] видимо, в связи с тем, что Петербург оказался пассивным.