Хотя… что толку напрасно мечтать? Ведь король никогда не появится на кухне. Зато её всегда согревала надежда, что наступит глубокая ночь и, возможно, они смогут видеть глаза друг друга, стоя по разные стороны порога королевского кабинета.

Король уже стал настолько близким кухарке (наверное, как принц – юной Эльзе), что она могла говорить о том, что её волновало или даже мучило.

– Иногда мне жаль, что я незнатного рода и мы не могли стать мужем и женой… – Кухарка резко оборвала себя в испуге, что переступила грань дозволенного. – Ты прости меня, это я так…

Она не считала дворянство по отцовской линии чем-то существенным – ведь оно не делало её возможной претенденткой на руку и сердце короля.

«А мне совсем не жаль, – думал король. – Мне кажется, что любая девушка, став королевой, через две недели превратилась бы в чужую, ненавистную мне женщину».

– Нет-нет, – продолжала оправдываться кухарка, будто услышав его возражения, – я не хотела… совсем не хотела быть королевой. И дело не в тебе… не в вас… Во дворце все считают, что тебе… что вам не повезло с супругой.

«Мне повезло, – думал король. – Я выбрал то, чего хотел… Да разве в королеве дело?!»

Действительно, королями становятся не для счастливой супружеской жизни. И Эльза понимала, что, будь королевой другая женщина, король не нашел бы счастья и с ней (наверное, поэтому в душе она сострадала дочери герцога). А сама? Могла ли она сделать короля счастливым? В борьбе не за руку, а за сердце короля ей и не приходило в голову иное.

Бывало, конечно, что её чувство ослабевало, почти исчезало. Начинали донимать какие-то мелочи кухонной жизни, неурядицы, склоки и обиды. Она обижалась на короля, на его невнимание. Это случалось после долгих перерывов во встречах, когда она забывала о душе принца, о своём желании и предназначении помочь ему.

– Ты меня не любишь! – говорила она дрожащими от обиды губами, стоя у открытой двери его кабинета. – В трудную минуту от тебя нет никакой поддержки.

К сердцу короля подступала жалость, и он переставал быть грозным правителем, делаясь почти беззащитным человеком. Но и утешить её ничем не мог. Просто ждал, когда кончатся слёзы и обиды.

Спустя несколько минут кухарка успокаивалась и говорила:

– Прости… Любовь отошла, и стало так тяжело!..

Эльза всегда допускала, что принц может её не любить (разве когда-нибудь, хоть раз, он говорил ей о своих чувствах?), и давала ему на это право.

Но чтобы обида ушла и вернулась любовь, ей нужно было преодолеть жалость к себе, забыть себя и свои беды, стать прежней луговой принцессой.

– Я люблю тебя! – вдруг говорила она, стремясь освободиться от тьмы в душе.

И сердце короля вновь наполнялось юношескими чувствами. Ему нравилась открытая простота луговой принцессы – без жеманства и наигранности. Сохранившиеся в ней юность и свежесть души были источником не только её привлекательности, но и силы, которую он получал во время этих встреч.

Ставший ласковым взгляд короля приводил в согласие и чувства кухарки: она вновь превращалась в юную жизнерадостную Эльзу.

* * *

Рядом с кухаркой всё дышало жизнью. Хотя и у неё были периоды нездоровья, душевного разлада, тяжёлых дум, но всё это уходило, когда она начинала делать свои обычные дела на кухне – готовить для короля.

– Как она расторопна! – говорила старая нянька. – Никогда не оставляет ничего недоделанного.

– В самом деле! – подхватывала молочница. – И откуда у неё столько сил!

– А какая она добрая!..

– Она словно мать для всех. Всё прощает и каждому скажет ласковое слово. Мои дети так привязаны к ней, что всегда просятся сами отнести молоко на кухню.

– Да, они её очень любят…

Дети многочисленной прислуги забегали на кухню, хотя это им не разрешалось. Может быть, они тянулись к растущему в Эльзе глубокому чувству материнства?

Младшая дочь той же молочницы могла подойти, прижаться всем телом к тёплой, разгорячённой от работы кухарке и даже назвать её мамой. Та целовала девочку, шептала на ушко какие-то нежные слова и провожала к настоящей маме.

С людьми кухарка была всегда доброжелательной, хотя и не открывала никому, что́ у неё на сердце. Она принимала людей без лукавства, не предполагая в них никакого зла или корысти. Все чувствовали это. Поэтому сама атмосфера на королевской кухне была совсем иной, нежели в других помещениях дворца. Многие из слуг стремились попасть работать на кухню, чтобы быть рядом с королевской кухаркой.

* * *

Герцог хотел знать о каждом человеке во дворце если не всё, то как можно больше. Ведь знание даёт власть – особенно знание тайн, которые тщательно скрывают.

В этом смысле королева была настоящей дочерью своего отца. Хотя она и не прилагала никаких особых усилий, всевозможные дворцовые истории и сопутствующие им сплетни стекались к её величеству сами собой. Она редко получала от этого выгоду, но наслаждение – неизменно.

Встречи у порога королевского кабинета никогда не были запланированными, и предупредить дочь заранее герцог не мог, хотя слухи до него каким-то образом доходили. Да королева и не верила отцу, что такие встречи возможны.

Однажды, после тяжёлого ранения в походе и долгого выздоровления, когда уже начали поговаривать, что в королевстве возможна смена власти, король стоял на пороге своего кабинета и смотрел в глаза ночной гостье. Они разговаривали, ничего не опасаясь в ночной тишине.

– Я рада, что ты жив… – говорила кухарка. – Ты будешь жить вечно!..

В это время в конце коридора появилась королева и неожиданно, по полоске света, заметила, что дверь королевского кабинета приоткрыта. Она ускорила шаг, бесшумно скользя в атласных туфельках по паркету, и, подойдя, заглянула в кабинет, но никого не увидела. Покрутила головой и в недоумении вернулась в свои покои. Вслед за ней, чуть поодаль, проследовала сгорбленная тень, будто какой-то старичок охранял спокойствие королевы.

После этого случая герцог навсегда потерял влияние не только на короля, но и на свою дочь.

Несмотря на появившуюся с годами полноту, Эльза оставалась лёгкой и подвижной, как в молодости. Так же быстро делала дела, непринуждённо вступала в разговор с людьми, ни с кем не бранилась и никогда не обращала внимания на слухи.

Однажды, в далёкой уже юности, в жизни Эльзы был момент, когда она почувствовала себя старше на много лет. Душа приобрела опыт, который обычно даётся людям по крупице день за днём, от года к году. Теперь же, прожив в северном флигеле дворца больше двадцати лет, Эльза, не теряя опыта души, вдруг как-то помолодела. Во время молитв она так тянулась к небу, что становилась невесомой, будто и телесно устремлённой в горний мир.

Но во время редких ночных свиданий с королём иногда позволяла себе сказать о том, как ей тяжело.