– Знает. – Я сложила руки на груди. – Лгать ему нет никакого смысла. Вдовья доля Гиты – более чем достойная плата за зимовку в Дублине. Он принял мои условия.

– Уверена?

Я вздохнула. Лицо Фалька искажал скепсис, и на сей раз мне хватило мудрости признать, что у него есть причины для сомнений. Впрочем, отказаться от этой затеи означало лишить Ситрика заслуженной короны. Если Олаф однажды и надумает нас предать, мы обязательно дадим ему отпор.

– Не волнуйся. Олаф честолюбив, но ему нужна Нортумбрия, а не Дублин.

Фальк погладил подбородок. На мгновение его плечи поникли.

– Тогда я начну собираться.

– Арни, Фрейя! – Я позвала детей, широко улыбаясь. – Хотите сегодня пойти в крепость на пир?

Дети радостно подбежали и схватили меня за руки.

– Что ты задумала? – нахмурился Фальк.

– Собирай воинов, Фальк. Детям не место среди солдат. Я присмотрю за ними и привезу в Дублин сразу после свадьбы. Обещаю, со мной им ничто не угрожает.

Фальк с улыбкой посмотрел на детей, хихикающих в предвкушении сочного мяса, приготовленного поварами эрла. Улыбка пропала, когда он обратил взгляд на меня.

– Ты до сих пор мне не доверяешь?

– Простая предосторожность, Фальк. Скоро ты снова увидишь их, если выполнишь обещание.

Я развернулась и зашагала обратно в крепость, а дети путались под ногами, весело болтая о всяких бессмыслицах. Меня не беспокоил этот назойливый шум – напротив, он оказался мне по душе. Совсем скоро я вновь увижу Ситрика и смогу осуществить все, что задумала.

Улад, 996 год

Фоула

В расположенном на севере Уладе всегда холоднее, чем в южных провинциях: бури здесь свирепствуют сильнее, а ветер задувает куда безжалостнее. Мне всегда нравилось возвращаться на север, потому что мы с Роунат выросли именно здесь. Те дни были куда счастливее, сказала бы сестра, но на самом деле они просто были более беззаботными. Мне нравилось жить в этом просторном и уединенном озерном краю. Благодаря слишком сырой для пастбищ и слишком неплодородной для пашен почве смертные редко селились здесь. Отец позволял нам с Роунат делать что вздумается, и мы вовсю наслаждались свободой.

Присев на корточки возле озера, я погрузила левую кисть под воду до тонких голубых венок на запястье. Озеро оказалось холодным и негостеприимным, и вскоре я отдернула руку, пустив по поверхности рябь. Кареглазая рыжеволосая женщина, глядевшая на меня снизу, бесследно исчезла.

Прошлая ночь выдалась сырой, над водой повис легкий туман. При виде тонких белесых завитков в воздухе хотелось улыбаться. В их движении крылось нечто чарующее: словно танец нимфы, за которой струится бесконечный подол.

Но в тот день мне было не до улыбок.

Я заслышала глухой стук копыт по волглой почве. Томас и Гобнет уже приближались, а вместе с ними – и пробуждение от сладкого сна, который длился последние четыре года.

Я закрыла глаза.

– Здравствуй, Фоула.

Поворачиваясь на звук голоса, я распахнула веки. Томас прошел сквозь дымку тумана и неспешно повел лошадь ко мне. За ним следовали Гобнет и две ее ведьмы.

– Доброе утро, Томас.

Спрыгнув на землю, Томас церемонно поклонился.

– Мы дали Роунат четыре года на воспитание ребенка, но сейчас настало время исполнить приговор Совета. Он должен попрощаться с ней – и ты тоже.

Я едва заметно кивнула. Казалось, что любые мои слова прозвучат как одобрение этой несправедливости. Молчание стало моим маленьким бунтом. Следовало внимательно следить за языком, чтобы не дать Томасу ни единого повода отобрать у меня ребенка Роунат. А это означало, что моим союзником и единственным оружием оставалось безмолвие.

Тем временем Гобнет успела слезть с лошади и подойти ближе. В каждом ее движении, за каждым выражением лица мне чудилась вина. Остановившись рядом с Томасом, она неловко улыбнулась:

– Подойди, Фоула. Ты знаешь, что я должна сделать.

Я шагнула к ней и схватила протянутую руку Гобнет. Как и в прошлый раз, тело пронзила невыносимая боль. Левая сторона лица стала красной и уродливой, а левая рука иссохла и до самого плеча покрылась жуткими шрамами.

– Все это время смертные не сидели сложа руки, – сказал Томас, когда моя боль утихла. – Нам нужно, чтобы ты как можно скорее добралась до Манстера и узнала, что замышляет король Бриан.

– Мы отправимся туда, как только Роунат отдаст мне ребенка.

Гобнет искоса глянула на Томаса, но тут же перевела взгляд на меня.

– Тебе нужно провести в Манстере по меньшей мере год, прежде чем направиться к королевскому дуну. Бриан насторожится, услышав, что ты появилась в его землях из ниоткуда и никто ничего не знает о тебе. Добравшись до Киллало, ты обязана во что бы то ни стало втереться к нему в доверие. Хранители позволяют тебе однажды – всего один раз – использовать дар, чтобы исцелить Бриана или его сородича и тем самым завоевать доверие короля.

Совет все же позволил мне применить дар, а не обходиться травами и настойками? Как неожиданно. В последнее время наши целители использовали волшебство исключительно для помощи детям и женщинам, пострадавшим в битвах. Должно быть, раз Совет пошел на такой шаг, Бриан Бору и впрямь представлял серьезную угрозу миру на острове. Я постаралась не выдать своих мыслей, сохраняя бесстрастное выражение лица.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Значит, договорились, – улыбнулся Томас и, взяв меня за руку, увел в сторону от ведьм.

Как бы мне ни хотелось отдернуть руку, я позволила меня держать. Чтобы не начинать разговор первой, я внимательно смотрела под ноги и старалась не намочить кожаную обувь. Подошвы утопали в липкой жиже, окаймляющей озеро, и всякий раз, когда я замедляла шаг, через швы просачивалась вода. Холодные лодыжки и пальцы вдруг напомнили мне, как однажды мы гуляли здесь с малышкой Ифой. Когда она забегала вперед, в грязи оставались крошечные следы. Тогда я старалась не наступать на них.

Внезапно Томас остановился, и образ моей смеющейся дочери растворился в тумане.

– Гобнет и ее ведьмы накладывают заклинание на остров посреди озера, – произнес он. – Чары обманут любого смертного. Единственное исключение – сын Роунат, и только до восхода. – Он ненадолго умолк. – Она будет здесь в безопасности. Обещаю.

В молодости меня привлекала уверенность, сквозящая в его голосе. Даже сейчас я ощутила смутное эхо того влечения. Внутри меня простиралась бесконечная пустота, и я жаждала заполнить ее хоть чьей-то непоколебимой верой.

– Увы, не могу пообещать то же самое тебе. Я беспокоюсь, как бы с тобой чего не случилось.

– Со мной? – Я остановилась. – Почему?