Отец, которому давно уже хотелось, чтобы на земле появилась ночь, похвалил про себя мудрость дочери, а ее мужу сказал следующее:

– Вот тебе ночь, запечатанная в скорлупу гигантского грецкого ореха, растущего на самой вершине Чатыр-Дага. Клади ее к себе в корзинку, но знай, что с ее наступлением ты не станешь более счастливым, чем был до этого!

– Почему? – спросил у него юноша.

– Потому, что в темноте творится не меньше злых дел, чем среди ясного дня, – ответил ему трехголовый дракон. – Ступай к моей дочери, и передай ей то, что она просила!

Юноша поблагодарил трехголового отца своей жены, взвалил на плечо сразу же потяжелевшую корзинку с гигантским грецким орехом, внутри которого была запечатана ночь, и стал торопливо спускаться вниз, спеша к своей молодой жене. Но примерно на половине пути ему стало любопытно, что же скрывается внутри грецкого ореха, и на что похожа эта загадочная и таинственная ночь? Он совсем позабыл предостережение трехголового дракона, поставил корзинку на землю, вынул гигантский грецкий орех, запечатанный прочной смолой-мумием, которая скапливается внутри крымских пещер, и острым ножом с большим трудом распечатал его. Ночь сразу же вырвалась наружу, и стало так темно, хоть выколи глаза. Это происходило потому, что к тому времени на небе еще не было ни Луны, ни звезд. Юноша, который никогда не видел темноты, перепугался так сильно, что стал ощупью искать себе дорогу, сбился с пути, сорвался в глубокую пропасть, и разбился о камни.

В это же самое мгновение дочь трехголового дракона, которая, разумеется, сразу же все поняла, сказала следующее:

– Мой муж погиб, надо побыстрее навести на земле порядок, и возвращаться назад к отцу, потому что здесь мне делать больше нечего.

Она научила всех живущих вокруг не бояться темноты, потому что вслед за ней обязательно придет день, и все ночные страхи рассеются в лучах сияющего на небе Солнца. Тьма помогла людям, животным, птицам, горам и облакам отделиться друг от друга, и каждый из них стал теперь сам по себе, имея свой собственный облик, неповторимый и непохожий на облик других. А ночь, пришедшая на землю вместе с тьмой, так и осталась здесь, и регулярно сменяет собой день, которому тоже надо время от времени отдыхать.

Бой отгремел. На обочине узкой дороги, серпантином вьющейся над морем, дымились два подбитых немецких танка и с десяток грузовиков, перевозивших солдат и оружие. Засада, которую устроили партизаны, пользуясь сведениями своего связного (девушки, работающей в комендатуре фашистов), удалась, и немцы понесли очень большие потери. Десятки из них лежали сейчас мертвые на земле, сжимая окоченевшими руками ненужные уже им автоматы, и глядя в бездонное крымское небо мертвыми голубыми глазами. Но не все из них были убиты, многие остались живы, и, сгруппировавшись, начали атаку на небольшой партизанский отряд, состоящий всего из пяти или шести человек. Силы были неравны. Отряд партизан, так дерзко атаковавший немецкую колонну грузовиков и танков, отступал в горы, теряя по пути одного человека за другим. Через два часа от него остался всего лишь один, последний партизан, который принял последний в своей жизни бой высоко в крымских горах, отстреливаясь из трофейного немецкого автоматы и укрываясь за огромными каменными валунами, лежащими посреди рощи вечнозеленых крымских сосен. Когда у него закончились патроны, он взял в руки гранату, и, поднявшись в полный рост, пошел вперед на цепь наступающих эсэсовцев, буквально изрешетивших его всего очередями из своих шмайссеров. Однако последняя граната партизана все же унесла с собой на тот свет нескольких фашистов, и это была достойная плата за его смерть. Немецкие солдаты, напуганные мужеством партизана, долго не решались подойти к мертвому телу, и только лишь немецкий офицер, белокурый и голубоглазый красавец, одетый в безукоризненную черную эсэсовскую форму, из-под которой выглядывали манжеты белоснежной рубашки, подошел, сжимая в одной руке хлыстик, а в другой пистолет, к мертвому партизану. Он дотронулся своим хлыстиком до его окровавленной груди, потыкал в разные части тела, и, чему-то загадочно улыбнувшись, дал команду возвращаться назад. Надо было спешить завершить до утра допрос партизанской связной, а утром повесить ее в приморском городе при большом скоплении народа. Заранее предвкушая все тонкости предстоящего допроса, голубоглазый ариец улыбался особенно весело и безмятежно.

Стемнело. Мертвое тело последнего партизана неподвижно лежало на склоне холма у входа в какую-то пещеру, окруженное со всех сторон огромными замшелыми валунами и столетними крымскими соснами. Когда вокруг наступила кромешная тьма, и на небе высыпали огромные южные звезды, в расположенной рядом пещере показалось какое-то бледное свечение и задвигались неясные тени. Это были еле видные очертания людей – то ли духи гор, то ли души живших здесь когда-то, и давно ушедших племен, – которые приподняли над землей мертвое тело погибшего партизана, и бережно отнесли его внутрь глубокой крымской пещеры. Здесь, глубоко под землей, они положили его в источник чистой подземной воды, и многочисленные раны на груди партизана стали сами собой затягиваться, пока от них не осталось и следа. Но он был еще мертв, и глядел на неясные тени подземных духов давно уже остекленевшими и неподвижными глазами. Тогда его опять приподняли над землей, и отнесли в тот зал пещеры, где с потолка, со свисавших сверху сталактитов, капала целебная смола-мумие, один грамм которой стоит дороже, чем вся сокровищница могущественного царя, потому что эта смола умеет оживлять мертвых. Упали первые капли смолы на мертвые губы последнего партизана, и эти губы зашевелились, прошептав имя арестованной девушки-связной. Упали на грудь партизана, и она задышала. Упали на его глаза, и они открылись, став зрячими и осмысленно взглянув на подземный мир и окружающих его духов глубин. Всего лишь нескольких капель чудодейственной смолы-мумие хватило для того, чтобы оживить партизана! Но эта новая жизнь его была призрачной, она отличалась от жизни обитавших сверху людей, ведущих между собой войны, взрывающих грузовики с оружием и насилующих во время допроса окровавленных связных перед тем, как утром их повесят в назидание остальным. Оживший партизан стал таким же духом глубин, как и окружающие его существа, хоть и был внешне похож на того человека, который только что сражался наверху до последнего патрона. Он выглядел точно так же, как убитый наверху партизан, у него на шее висел трофейный немецкий автомат, за поясом были заткнуты трофейные немецкие гранаты, а на голове была одета лихая шапка-ушанка, из-под которой выбивался лихой партизанский чуб. Он стал вечным духом, имеющим человеческий облик, мечтающим отомстить фашистам за смерть своих товарищей, и получивший новое имя – Последний Партизан.

Вскоре о Последнем Партизане заговорили во всех местах оккупированного Крымского полуострова. Вечером следующего дня он закидал гранатами казарму немцев, и прошил очередью из автомата белокурого немецкого офицера, который лично повесил на площади измученную допросом связную. Тело связной исчезло, и было похоронено в крымских горах рядом с двухсотлетней вечнозеленой сосной. И с тех пор вплоть до самого освобождения Крыма Последнего Партизана видели то здесь, то там, всегда со своим неизменным трофейным автоматом на шее, со связкой гранат за поясом, и с лихой шапкой-ушанкой на голове, из-под которой выбивался задорный мальчишеский чуб. Боялись его немцы, убегали прочь при одном упоминании о нем, а партизаны и жители Крыма слагали легенды и песни. Во время освобождения полуострова наступающие красные части видели Последнего Партизана в самых горячих точках ожесточенных боев, но когда бой заканчивался, Последний Партизан исчезал, и никто не знал, куда же он делся.