– В этом нет необходимости, – пропел холодный голос. – Я не буду играть с вами в прятки.

Раор сама вышла им навстречу. Тонкие одежды обрисовывали каждое движение ее стройной фигуры. Красивое лицо под маской презрения обрамляли распущенные эбеновые волосы. Эверарду вспомнилась Артемида-охотница. Сердце его замерло.

Она остановилась в нескольких шагах от Эверарда. Он слез с темпороллера и приблизился к ней.

«Боже мой, – подумал он, вспомнив, какой сам грязный и потный, – я чувствую себя испорченным мальчишкой, которого учитель вызвал на проработку».

Эверард расправил плечи. Пульс его бился неровно, но он сумел вынести взгляд лазурно-зеленых глаз.

Раор заговорила по-гречески:

– Замечательно. Уверена, вы тот самый агент, о котором рассказывал мой клон, тот, кого вы чуть не схватили в Колумбии.

– И в Перу. Но зато поймали в Финикии, – отозвался Эверард не ради хвастовства, а потому, что она, как ему казалось, имела право знать правду.

– Тогда вы незаурядное животное. – В ее мягком голосе появился яд. – Но тем не менее животное. Человекообразные обезьяны торжествуют. Вселенная утратила смысл существования.

– Что… что вы… сделали бы с ней?

Раор гордо вскинула голову, в голосе послышались величавые нотки.

– Мы бы сделали то, что захотели, разрушили бы ее и перестроили, подняли бы звездную бурю, сражаясь за обладание реальностью, разожгли бы очищающий погребальный костер для каждого, кто погиб, и для всей истории, пока не воцарился бы последний и единственный бог.

Желание погасло в нем, как от дуновения зимнего ветра. Ему вдруг захотелось оказаться дома, среди привычных вещей и старых друзей.

– Арестуйте ее, Ружек! – приказал он и добавил в передатчик: – Присоединяйтесь к нам – и завершим дело.

Квартира Шалтена в Париже, громадная и роскошная, находилась на левом берегу, у бульвара Сен-Жермен. Выбрал ли он эту улицу умышленно? Шалтен обладал изощренным чувством юмора. Эверарду он заметил, что наслаждается жизнью богемы, а соседи, привыкшие к странностям этой жизни, не обращают особого внимания на самого Шалтена.

Стоял теплый осенний полдень. В окна вливался воздух, слегка отдающий дымом и густо пахнущий конским навозом. Редкие автомобили неуверенно пробирались между повозками и экипажами. Меж закопченных серых стен, под деревьями, меняющими цвета от зеленого к желтому и коричневому, по тротуарам толпами текли люди. Кафе, магазины, кондитерские бойко торговали. Жизнь кипела вовсю. Эверард старался забыть, что через несколько лет этот мир обратится в руины.

Обстановка вокруг него – мебель, драпировки, картины, книги, бюсты, старинные безделушки – свидетельствовала о стабильности, которая прочно утвердилась после Венского конгресса. Эверард, однако, заметил и несколько предметов из Калифорнии 1987 года. То был совершенно иной мир, причудливый и далекий, как мечта, – мечта или ночной кошмар?

Он откинулся на спинку кресла. Кожа скрипнула, зашуршала набивка из конского волоса. Эверард выпустил клуб дыма из трубки.

– У нас возникли трудности при поисках Чандракумара, – говорил он, – поскольку мы не знали, где именно его держат в заключении. Узники из нескольких камер увидели поразительное зрелище. Но в конце концов мы установили его местонахождение и вытащили из тюрьмы. С ним все в порядке. Допускаю, что к той неразберихе, которую мы уже устроили, добавились видения, исчезновения и прочее. В мирное время это вызвало бы настоящую сенсацию, но тогда у людей было полно других забот, а кроме того, в кризисные периоды в воздухе постоянно рождается множество истеричных россказней, но их быстро забывают. Отчет по тому периоду, с которым я ознакомился, подтверждает, что исторический ход событий не изменился. Но вы наверняка и сами его читали.

«История. Поток событий, великих и малых, бегущий от пещерных людей до данеллиан. Но что же происходит с маленькими пузырьками воздуха в этом потоке, с неприметными заурядными личностями и происшествиями, которые быстро забываются и чье существование или отсутствие вовсе не влияет на течение истории? Хорошо бы вернуться вспять и выяснить, что случилось с моими попутчиками, с Гиппоником, с теми двумя женщинами и младенцем… Хотя нет, не стоит. Жить осталось ровно столько, сколько отпущено, а в жизни и без того немало печального. Быть может, они спаслись…» – думал Эверард.

Сидящий напротив Шалтен кивнул, не выпуская длинную трубку изо рта.

– Разумеется, – сказал он. – Хотя я и не опасался изменений. Вы могли схватить или не схватить экзальтационистов – кстати, примите мои поздравления, – но вы в любом случае действуете продуманно и ответственно. Кроме того, это особо устойчивая зона пространства-времени.

– Ой ли?

– Эллинистическая Сирия важна, но Бактрия лежит на окраине цивилизации. Ее влияние всегда было незначительным. После заключения мира между Антиохом и Эфидемом…

«Да уж, поладили, что называется, полюбовно – наследник одного престола женился на наследнице другого, – и снова все тихо-мирно, и кому какое дело до убитых, искалеченных, изнасилованных, уморенных голодом, унесенных эпидемиями, ограбленных, угнанных в рабство? Кому какое дело до разбитых надежд и сломанных жизней? Один день переговоров – и все опять спокойно».

– Как вы знаете, Антиох двинулся в Индию, но ничего не добился. Его подлинные интересы лежали на Западе. Когда Деметр взошел на бактрийский трон, Антиох, в свою очередь, вторгся в Индию, но за его спиной возник новый узурпатор, отнявший у него Бактрию. Последовала гражданская война. – Крупная лысая голова качнулась из стороны в сторону. – Должен заметить, что гений греков так и не поднялся до государственной мудрости.

– Правда, – пробормотал Эверард. – В… да, в тысяча девятьсот восемьдесят первом году, кажется, они возьмут на пост премьер-министра профессора из Беркли.

Шалтен часто заморгал, пожал плечами и, не обращая внимания на слова Эверарда, продолжил:

– К сто тридцать пятому году до Рождества Христова Бактрия пала перед кочевниками. Они не были бесчеловечны, но под их властью цивилизации пришел конец. Эллинская династия в Западной Индии тем временем ассимилировалась с коренными народами страны и ненадолго пережила свою северную кузину. Она не добилась сколько-нибудь значительных достижений, достойных упоминания, и память о ней вскоре стерлась.

– Знаю, – произнес Эверард раздраженно.

– Я и не намеревался наставлять вас, – вкрадчиво отозвался Шалтен, – я лишь изложил собственную точку зрения. Греческая Бактрия оказалась идеальным отрезком истории, для того чтобы заманить туда экзальтационистов. Страна эта никогда не была особо значимой для остального мира, и, чтобы изменить ситуацию, потребовалась бы целая цепочка невероятных событий – не только в самой Бактрии, но и во всем эллинском мире. Следовательно, по закону действия и противодействия, переплетение мировых линий в Бактрии было особенно устойчиво и прочно на разрыв. Конечно, мы потратили немало усилий, чтобы вызвать у экзальтационистов противоположное впечатление.