Фрагменты этого отвратительного сна мучили ее много дней, словно реальные воспоминания. Ей приходилось убеждать себя: «Клементина, все в порядке. Ты никогда не устраивала секс-шоу в Опере, и твои дети не сидели в зале».

Но по-прежнему это скорее походило на воспоминание, чем на сон.

Первую неделю после барбекю им обоим снились плохие сны. Сбитые простыни, пропитанные пóтом подушки. Она просыпалась от криков Сэма с сильно бьющимся сердцем, рывком садилась, словно кто-то схватил ее за грудки и дернул вверх. Сэм обычно сидел рядом, смущенно что-то бормоча, и ее первой реакцией бывала злость, а не сочувствие.

Сэм начал скрипеть зубами во сне. Невыносимая мелодия на три четверти. Щёлк-два-три, щёлк-два-три. Она, бывало, лежит в темноте с открытыми глазами, считая, как ей казалось, часами.

Очевидно, Клементина начала во сне разговаривать. Однажды она проснулась – над ней склонился Сэм с криками: «Заткнись, замолчи, замолчи!» Он говорил потом, что не кричал, но он кричал.

Если кто-нибудь из них был слишком раздражен, то шел спать или читать в кабинет. Тогда же они разложили диван и больше его не складывали. В конце концов, им надо поговорить. Так не может продолжаться вечно.

Не думай об этом сейчас. Все образуется. Существуют более важные вещи. Например, завтра ей надо позвонить Эрике и встретиться с ней после работы. Она скажет ей, что, конечно, даст свои яйцеклетки. И сделает это с удовольствием.

Почему-то она вдруг вспомнила, как в детстве в первый и единственный раз зашла к Эрике в дом.

Они дружили уже примерно полгода, и Клементина всегда (в основном по настоянию матери) приглашала Эрику к себе поиграть, но никогда не получала от нее ответного приглашения. Клементине, с ее развитым, как у всех детей, чувством справедливости, это начало надоедать. Здорово ходить в гости. Часто тебя угощают тем, что не разрешают есть дома. Так почему же Эрика такая странная и скрытная и, честно говоря, эгоистичная?

Потом как-то мать Клементины везла их на какой-то школьный пикник, и они остановились около дома Эрики, чтобы забрать забытую вещь. Шапку? Клементина не помнила. А помнила она, что выскочила из машины и побежала за Эрикой, чтобы сказать ее маме также и о теплом свитере, и помнила, как в замешательстве остановилась в коридоре дома. Входная дверь не открывалась на всю ширину, потому что ее подпирала башня из картонных коробок, доходящая до потолка. Эрика, должно быть, протиснулась бочком.

– Убирайся отсюда! – пронзительно закричала Эрика, неожиданно появившись в коридоре с искаженным от злобы лицом. – Что ты здесь делаешь?

Клементина отскочила назад, но навсегда запомнила вид коридора в доме Эрики.

Словно она попала в трущобы в пригороде. Всякий хлам: кипы старых газет, разбросанные вешалки для одежды, зимние пальто и обувь, сковорода, заполненная бусами, и груды раздувшихся, стянутых узлами пластиковых пакетов. Словно разрушилась чья-то жизнь.

И запах. Запах гниения, плесени и разрушения.

Мать Эрики, Сильвия, была сиделкой, и, как считалось, весьма опытной. Она много лет проработала в доме престарелых. Клементине показалось очень странным, что человек, живущий в подобных условиях, может работать в системе здравоохранения, где очень важны такие вещи, как чистота, гигиена и прочее в таком роде. По словам Эрики, которая теперь могла свободно говорить о привычке матери накапливать в доме всякий хлам, в этом не было ничего необычного. В сущности, такие люди часто работают в сфере медицинского обслуживания. «Говорят, дело в том, что они сосредоточены на заботе о других, поэтому не заботятся о себе, – сказала как-то Эрика, а потом добавила: – Или о своих детях».

На протяжении многих лет они старались не обсуждать проблемы матери Эрики, даже когда на телевидении появились эти шоу и для этого ужаса вдруг нашлось определение – патологическое накопительство. Мама Эрики была барахольщицей. Это было своего рода нарушение, расстройство. Но, лишь начав общаться год назад со своим милым психологом, Эрика сумела вслух произнести слово «накопительство», обсуждая психологическую подоплеку расстройства в новой, резкой манере, словно это никогда не было ее ужасной тайной.

Как же могла Клементина, увидев дом Эрики, жадничать и не желать делиться с ней своим домом и жизнью? Не могла и все-таки делала это.

Теперь было то же самое. Она так и не стала хорошим человеком. Она по-прежнему не испытывала удовлетворения от мысли помочь подруге исполнить ее сокровенное желание. По правде, она испытывала то же непреодолимое отвращение, что и в тот момент, когда они впервые попросили ее стать донором яйцеклеток, но только теперь это отвращение доставляло ей удовольствие. Она хотела, чтобы врачи рассекли ее, извлекли ее частичку и вручили Эрике. Вот, пожалуйста. Выровняем весы.

Клементина выключила лампу и, перекатившись на середину кровати, попыталась подумать о чем-нибудь другом, кроме того дня. Так называемого обыкновенного дня.

День барбекю

Эрика смотрела, как Клементина пытается спасти шампанское «Моет», бьющее струей из бутылки, а Вид стоит посреди гигантской кухни, высоко подняв бутылку и глупо улыбаясь, как победитель «Формулы-1», позирующий для снимка.

Клементина смеялась, как над чем-то очень смешным, словно не обращая внимания на то, что пропадает дорогое шампанское. Не следовало тратить столько денег. Не надо было появляться на этом барбекю с французским шампанским. Они с Сэмом всегда жили не по средствам. Ипотека на их небольшой модный дом! Эрика с Оливером не поверили, услышав, сколько они взяли в кредит, а в прошлом году они отправились с малышками в Италию! Финансовое безумие! Они оплатили путешествие с кредитной карты, хотя дети были бы не менее рады на часок прокатиться в Сентрал-Кост, расположенный всего в часе езды. Но ведь Сэму с Клементиной подходит только Тоскана.

Вот почему Клементине действительно требовалась работа в оркестре на полный рабочий день. Она всегда накручивала себя перед прослушиванием, начиная вдруг сомневаться в себе. Эрика не представляла, как можно выполнять работу, если сомневаешься в способности ее сделать. В мире Эрики человек либо имел квалификацию, либо нет.

Возможно, Эрика тогда неправильно истолковала выражение лица Клементины. Дело не в том, что она не хотела помочь им и стать донором яйцеклеток, просто в тот момент она была озабочена другими вещами. Им следовало попросить ее после прослушивания. Но миновало уже несколько месяцев. Если бы она прошла прослушивание, то начала бы уже новую работу. Если нет, очень расстроилась бы. Поэтому пришлось попросить. Теперь или никогда.

Может быть, никогда.

Неужели таблетка, которую она приняла, влияет на чувство равновесия? Нет, конечно нет. С ней все хорошо.

– Вот, пожалуйста! – Клементина протянула Эрике бокал, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Я тоже выпью, – сказал Оливер.

Разочарование от результата их встречи сказалось в опущенных уголках его губ, и он стал похож на печального клоуна. Он питал такие надежды на эту встречу. «Думаешь, она согласится?» – спросил он вдруг накануне вечером, когда они смотрели телевизор. Ей не понравился надрыв в его голосе, и она резко ответила: «Откуда мне знать?»