Отто по указывающим жестам сообразил, чего от него хочет Вера. Послушно взяв деревянную кадушку, он сходил к бочке. С крыши сарая в нее был сооружен слив. Аккуратно стянув служивший крышкой широкий железный лист, он зачерпнул полную кадку студеной прозрачной воды. Она была золотисто-янтарного цвета и пахла дубом.

Ароматнейший запах наваристой ухи из бурлящего казана заставлял Отто жадно втягивать сырой весенний воздух.

— Ага, принес, солдатик, — приветливо встретила его женщина. — Ну, вот, теперь добавь чуть-чуть, а то выкипело. Хотя нет, стой, дай, я сама, а то еще не поймешь ничего…

Перехватив из его руки кадушку, Вера осторожно добавила в казан воду почти до самого верха.

— Вот так… Теперь сиди и следи за костром. Если надо, дровишек подкладывай. Понял, служивый? Вишь, именами вашими фашистскими язык не ворочается тебя называть.

У стены сарая лежал ворох валежника, ветки и сучья. Женщина выбрала из кучи толстую сухую ветку и, уверенным движением переломив ее о колено, подложила куски в костер. Все это она делала демонстративно, показывая Отто, что он должен будет делать. Хаген закивал, давая понять, что с задачей справится.

— Ну вот, тебе тут забот на час хватит. А я пока схожу на реку, верши проверю, может, чего для своих выловится. Не помирать же им из-за фашистика с голоду… Только сиди тут, никуда не ходи. А то, не дай бог, попадешь на наших, — и самого шлепнут, и меня еще под монастырь подведешь.

Женщина скрылась в сарае и спустя некоторое время опять вышла наружу. В одной руке она держала тяжелый моток сетей, а в другой — несколько веточек засушенной травки. Помяв и перетерев ее в ладони, Вера высыпала травку в казан.

— Вот… леуштяна добавим, для вкусности. И чтоб любил ты свою фройлян, и на других девок не заглядывался…

Женщина поднесла ладонь, которой растирала траву, к лицу и вдохнула.

— Ох, и вкусно же пахнет. Неужто и эту зиму пережили. Скорей бы война проклятая кончилась. Чтобы мой Василикэ скорее домой вернулся… Ох, спаси и сохрани.

Она протянула ладонь Хагену, жестом показывая, чтобы он тоже понюхал. Отто с готовностью поднес нос к ее ладони. Ноздри заполнились духмяным ароматом зеленого луга, нагретого горячими лучами знойного лета. Потом женщина достала из кармана маленький пузырек. Склянка из-под лекарства, заткнутая пробкой. Внутри было что-то белое, рассыпчатое. Соль!… Женщина осторожно откупорила ее, словно там содержалось нечто драгоценное.

— Соль нынче на вес золота. Я у батальонного обозника сменяла. На рыбу… — отсыпая в подставленную лодочкой ладонь горку соли, рассуждала Вера. — Все допытывался, как это я такая рыбачка заделалась. Да только рыбачка я никакая. Вот мужик мой был рыбак. Таких сомов притаскивал домой. Одному управиться было не в мочь, соседей звал, чтобы дотащить пособили. Карпов, стерлядь носил… Коптильню держали. И для себя, и в Тирасполь возили, на базар продавать. Даже в Одессу два раза с ним ездили. От него заимка эта осталась. Кабы не она, войну нам не пережить. Рыба и кормила. Ни один румын про заимку мою не прознал. Хорошо Степан ее упрятал… И нашим зазря знать про нее нечего. Этот, обозник который… Все просил на рыбалку его взять. Известное дело, что у него за рыбалка на уме. Так я ему сказала: «Ты, мол, фрицев сначала разбей, а потом на рыбалку намыливайся». Это вас, значит. Ох, скорей бы уже вашему Гитлеру хвост оборвали… Чтоб мой Василию домой вернулся, целым и невредимым.

Произнеся это, Вера сыпанула соль в казан и, взяв ложку, хорошенько размешала уху.

— Ну, ладно, служивый, сиди тут на часах, следи за ухой, а я быстро обернусь, — до крупинки отряхнув соль с ладони в варево, строго произнесла Вера и по тропинке направилась вниз, к камышам. И тут Отто увидел то, от чего у него перехватило дыхание. Лодка… Из-за камышей торчал самый настоящий, деревянный нос самой настоящей лодки. Первым движением Отто было скорее броситься к ней, но его остановил нестерпимый голод.

Отто очень хотел есть. Уха скоро приготовится. Он готов был выловить эту рыбу из кипящего казана в полусыром виде и впиться в нее, и рвать мясо зубами. К тому же среди белого дня, хоть он и был не белый, а стерто-серый, шансов переправиться на ту сторону практически не было. И свои, и чужие откроют огонь. Разбираться, кто там, в лодочке, плывет, никто не будет. Дадут очередь, и пойдет Отто на корм рыбам, из которых Вера будет свою уху варить. Отто решил переждать до вечера.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем из камышей совершенно бесшумно появилась лодка с женщиной. Заметив ее, Отто спешно вскочил и подбежал к самому берегу. Почему-то он совсем не испугался, что она приведет русских солдат. Что-то сразу подсказало ему, что она этого не сделает.

Быстро войдя по голенища в воду, он ухватился руками за нос лодки и подтянул его на берег. Женщина неторопливо уложила на дно лодки весло и еще секунду посидела без движения. Вера как будто смаковала момент, когда кто-то ей помогает швартоваться и даже немного ухаживает.

Потом так же неторопливо и даже торжественно она подняла со дна, из-под весла, сетчатый садок. Она держала садок на вытянутой руке, показывая ему улов и будто гордясь им: учись, мол, вот как я могу. В садке трепыхались несколько карасей, совсем маленьких рыбешек с красными плавниками. Там же били хвостами и две крупные рыбины, похожие на тех, что Вера чистила для ухи.

Не выпуская улова из рук, Вера перекинула ногу через борт и смело ступила сапогом в воду.

— Видал, какие два карпа забрели в вершу? Как раз возле омута, вверх по течению. Степан всегда там сети ставил. Его место. И мне то место показывал… На заре, бывало, возьмет меня в лодку, гребем веслами, он — одним, а я — другим. До омута доплывем — там еще дерево приметное, с дуплом, на самом берегу Турунчука растет — он и говорит: «Стоп, машина». Только до сетей дело не сразу у нас доходило. Сам — весла в сторону и давай меня мять… Охоч он был шибко до этого дела, ну, до любви и прочего. Тебе хорошо рассказывать, можно все без утайки — все равно ни черта не понимаешь… Как то дерево… Чего вылупился?

Отто во все глаза разглядывал в прогалину среди камышей противоположный берег. Он был совсем не похож на обрывистый берег Днестра. Да еще к тому же чуть не вдвое ближе, и течение спокойное…

— Днестр здесь совсем узкий… — произнес Хаген, указывая рукой на реку.

Женщина сначала ничего не поняла, потом разобрала слово «Днестр».

— Вот дубина… Какой тебе Днестр… До Днестра еще с полверсты, дальше Днестр. Вишь, как вода поднялась-то. Давно так не понималась… Половодье в Днестре. В Карпатах, значит, снега сильно тают. Значит, весна наступает полным ходом. Значит, и вам перцу всыпят наши по первое число. Понял, немчура? А, ничего ты не понял… Реку, говорю, вспучило и в притоки воду лишнюю нагоняет. Вот она и поднимается. Боюсь, как бы до заимки не дошла. Поплывет тогда наше хозяйство. Понял, Отто? Днестр — в ту сторону. Оттуда вода прибывает.