Если уверенность в себе не превращается в самодурство, а простота – в примитивность, эта плодотворная территория воспитания сломает ребенка, чуждого ей по духу, или выстругает воистину прекрасного человека, который будет уважать своих суровых руководителей за то, что те не играли им, а трудным путем вели к четко поставленной цели.

Неблагоприятные условия жизни, тяжелая физическая нагрузка не меняют духовной сущности этой территории.

Скрупулезная работа превращается в каторжную, спокойствие – в смирение, самоотречение – в стремление выжить любой ценой, иногда робость и послушание, всегда – чувство своей правоты и доверчивость. Апатия и энергия здесь не слабость его, а сила, которую вотще силится одолеть чужая злая воля.

Догмой может быть и земля, и церковь, и отчизна, и добродетель, и грех; ею может стать наука, общественная и политическая работа, богатство, борьба, в том числе и Бог: как герой, как идол, как кукла. Важно не во что, а как верить.

55. Территория идеи.

Ее воздействие не в духовной закалке, а в вихре, напоре, в действии. Тут не работают, а радостно созидают, творят, а не выжидают. Здесь нет принуждения – есть добрая воля. Нет догм – есть задачи. Нет рассудительности – есть воодушевление, энтузиазм. Ее ограничитель – отвращение к грязи и моральный эстетизм. Случается минутная ненависть, но никогда не презрение. Здесь терпимость – не половинчатость собственных убеждений, а уважение к человеческой мысли, радость, что она, свободная, парит, летает, то выше, то ниже, наполняя собой мироздание. Смелый в своих деяниях человек жадно улавливает отзвуки чужих молотов, с любопытством ждет завтрашнего дня, его новых восторгов и чудес, опытов и заблуждений, борьбы и сомнений, суждений и переоценок.

Если догматическая территория способствует воспитанию ребенка пассивного, то среда идейная годится под посев детей инициативных. Полагаю, отсюда проистекают многие болезненные неожиданности: одному дают десять заповедей на скрижалях, а он-то жаждет собственным огнем выжечь их сам в своей душе, а другого вынуждают искать истину, которую он должен получить на блюдечке.

Не заметить это можно, только если подходить к ребенку с привычным: «Вот я из тебя человека сделаю!», а не с вдумчивым: «Чем можешь ты стать, человек?»

56. Территория безмятежного потребления.

У меня есть столько, сколько мне надо: то есть мало, если я ремесленник или чиновник, то есть много, если я владелец обширных земель. Я хочу быть тем, кто я есть, то есть мастером, начальником станции, адвокатом, писателем-романистом. Работа – не служба, не должность, не цель, а средство для извлечения выгоды и желаемых условий жизни.

Благодушие, беззаботность, нежная сентиментальность, доброжелательность, ровно столько трезвости, сколько необходимо, ровно столько самопознания, сколько дается без труда.

Нет упорства в сохранении и существовании, нет упорства в поисках и стремлениях.

Ребенок дышит внутренним благополучием, ленивой привычкой, цепляющейся за прошлое, снисходительностью к сегодняшним устремлениям, обаянием окружающей его простоты, здесь он может стать любым: из книг, разговоров, встреч, жизненных впечатлений он самостоятельно ткет ткань собственного мировоззрения, выбирает собственную дорогу.

Прибавлю к этому взаимную любовь родителей. Ребенок редко чувствует ее отсутствие, когда ее нет, но впитывает ее, когда она есть.

«Папа сердится на маму, мама не разговаривает с папой, мама плакала, а папа хлопнул дверью» – вот туча, которая заслоняет синеву неба и леденит тишиной веселый гомон детской.

Во вступлении я сказал:

«Приказать кому-нибудь вложить в голову готовые мысли – все равно что велеть чужой женщине родить твоего ребенка».

Должно быть, у многих мелькнула мысль: «А как же мужчина? Разве не чужая женщина рожает его ребенка?»

Нет: не чужая, а любимая.

57. Территория притворства и карьеры.

Здесь снова встречается упорство, но вытекает оно не из внутренней потребности, а из холодного расчета. Здесь нет места содержанию и полноте, есть только лицемерная форма, ловкая эксплуатация чужих ценностей, искусственное украшательство пустоты. Лозунги, на которых можно заработать, условности, перед которыми надо склоняться. Не подлинные ценности, а хитроумная реклама. Жизнь не как работа или отдых, а как вынюхивание и подхалимаж. Ненасытное тщеславие, хищничество, снисходительность и униженность, зависть, злоба и вредность.

Здесь детей не любят и не воспитывают, их здесь оценивают. От них либо убытки, либо прибыли, их либо покупают, либо продают. Поклон, улыбка, рукопожатие – все просчитано, ясное дело, вплоть до брака и размножения. Зарабатывают деньгами, продвижением по службе, орденами, связями в «высших кругах».

Если на такой территории и вырастает нечто положительное, то случается, что это одна видимость, более умелая игра, плотнее прилегающая маска. Однако случается, что и на этой территории разложения и гангрены в душевном раздрае и муках вырастает та самая «роза на навозе». Такие случаи указывают на то, что с общепризнанным законом воспитания существует еще и другой – закон антитезы. Мы видим его проявления в тех случаях, когда скряга воспитывает расточителя, безбожник – богобоязненного, трус – героя, что никак уже нельзя объяснить только односторонней «наследственностью».

58. Закон антитезы основан на внутренней силе, которая противопоставляет себя влияниям, идущим из разных источников и использующим различные средства.

Это защитный механизм сопротивления, самообороны, инстинкт самосохранения духовной структуры, настороженный, действующий автоматически.

Если морализаторство уже как следует дискредитировано, то влияние примера для подражания и среды в воспитании пользуются полным доверием.

Отчего же это влияние так часто подводит?

Я спрашиваю, почему ребенок, услышав ругательство, жаждет его повторить, несмотря на запрет, а подчинившись угрозам, сохраняет его в памяти?

Где источник этой внешне злой воли, когда ребенок упрямится, хотя мог бы легко уступить?

– Надень пальто.

Нет, он хочет идти без пальто.

– Надень розовое платье.

А ей вот хочется голубое.

Если не настаивать, ребенок, может, послушается, если же ты будешь настаивать, кнутом или пряником, он упрется на своем и подчинится только по принуждению.

Почему (чаще всего в период созревания) наше обычное «да» встречается с его «нет»? Может быть, это одно из проявлений внутреннего сопротивления искушениям, идущим изнутри, а могущим прийти и извне? «Печальная ирония, которая заставляет добродетель жаждать греха, а преступление – мечтать о чистоте» (Мирбо).