Мартин недовольно мотнул головой.

— Пять лет назад ты тоже не думала об этом, Синди. Черт возьми, тебе тогда было немногим больше двадцати! Ты еще продолжала учебу, стажировалась как журналистка. Мы говорили о том, что когда-нибудь отправимся путешествовать вместе, как коллеги…

— Я говорила это только потому, что любила тебя, понимая, что это единственный способ быть рядом с тобой! Но когда я узнала, что жду ребенка, все изменилось. Приходилось думать в первую очередь о малыше.

— А мои желания и чувства ничего не значили для тебя? — резко ответил Мартин. — Да, у меня не было возможности послать тебе весточку. Но я предупреждал тебя об этом. Кроме того, мне хотелось, чтобы у тебя была своя жизнь, чтобы ты сосредоточилась на своей учебе, будущей профессии, чувствовала себя свободной. Черт возьми, я даже не знал, вернусь ли живым! — Он тяжело вздохнул. — Я приехал, как только смог. Проклятье, я так скучал по тебе! Сгорал от желания увидеть тебя, обнять, поцеловать. Я был уверен, что ты ждешь меня, и никак не ожидал, что лишь через несколько недель после моего отъезда ты выскочишь замуж за моего инфантильного кузена и вскоре станешь матерью. Естественно, у меня возникли подозрения. Но в ответ на мой вопрос ты, глядя мне прямо в глаза, заявила, что это ребенок Теодора. И тебе удалось убедить меня в этом!

— Что еще мне оставалось делать, Мартин?! — В ее глазах была мольба. — В то время Теодор был моим мужем, он воспитывал Эдвина как собственного ребенка и твердо решил сохранить тайну. Тедди считал, что поскольку он приходится Эдвину родным дядей, между ними должно быть фамильное сходство, и значит, никто не догадается, что это не его сын. — Мартин молчал, глядя на нее тяжелым суровым взглядом. — А чего еще ты ожидал от меня? — не выдержала Синди. — Чтобы я встретила тебя с ребенком и потребовала жениться? Ты бы так и поступил, повинуясь чувству долга, а через некоторое время возненавидел бы нас обоих — за то, что тебе пришлось из-за нас изменить свою жизнь. Ты знаешь, что это правда!

— Но ты лишила меня возможности выбора!..

Его голос по-прежнему был суров, но взгляд слегка смягчился. Или ей это только показалось?

— Была еще и другая причина, Мартин, — продолжила она, решив высказать все до конца. — У меня не было ни денег, ни дома, ни собственной семьи. Я боялась, что Дороти с Квентином попытаются уговорить меня отказаться от ребенка, передать его на воспитание какой-нибудь бездетной паре…

— Что за чушь! — насмешливо перебил ее Мартин. — Неужели ты действительно считала, что они откажут тебе в помощи? Захотят избавиться от тебя?

— Мартин, они оба работают и уже далеко не молоды. Я боялась, что они могут быть недовольны появлением в доме маленького ребенка. Ведь я им не родная дочь! Мне казалось, что Теодор — это мое спасение. Он предложил мне жизнь, которую я по глупости мечтала делить с тобой, — семью, обустроенный дом, уверенность в будущем. И он любил меня. Ты никогда не говорил мне, что любишь — до сегодняшнего вечера. Даже в тот последний день перед твоим отъездом! Когда мы были близки…

Мартин подавил вздох. Он смотрел на нее все так же недоверчиво и угрюмо, и Синди чувствовала, что бездонная пропасть все еще разделяет их.

— Когда я уезжал на Амазонку, было слишком рано говорить о любви и планах на будущее. А через два года я обнаружил, что ты, оказывается, вообще не скучала обо мне! — Он помолчал. — Во всяком случае, мне так тогда показалось. — Синди раскрыла рот, чтобы ответить, но Мартин жестом руки заставил ее замолчать. — Нет. Дай мне закончить. — Выражение его лица по-прежнему было мрачным. — После этого мне стало все равно, что со мной будет. Я хотел уехать как можно дальше, прочь из Австралии, соглашался на самые рискованные предложения, лишь бы забыть тебя, вытеснить из своей жизни. Во время отпусков я отправлялся покорять самые опасные реки в мире, лишь бы не приезжать домой, лишь бы не видеть тебя снова рядом с моим самодовольно улыбающимся двоюродным братом. Но когда я узнал, что Теодор погиб в результате несчастного случая на заводе, я…

— Ты хочешь сказать, что вернулся из-за того, что… — нерешительно начала Синди, не смея произнести догадку вслух.

— Я приехал, потому что понял, что для меня нет более близкой и дорогой женщины, чем ты. Я хотел выяснить, остались ли у тебя какие-то чувства ко мне, есть ли у нас шанс начать все заново. Но ты только что овдовела, и было не время говорить о любви. И потом, между нами все еще стояли горькие воспоминания о прошлом. — Он замолчал на минуту, глядя на Синди сверху вниз, и в его взгляде на мгновение промелькнула нежность. — Я догадывался, что ты неравнодушна ко мне, но не был уверен, что это те самые чувства, которых я искал. Я хотел удостовериться, что ты любишь меня таким, какой я есть. Что ты не просто ищешь замену Теодору.

— Мне никто не нужен, кроме тебя, Мартин! — вырвалось у нее. — Я была такой…

Она остановилась на полуслове, резко повернув голову. Из комнаты напротив раздался душераздирающий крик Эдвина. Синди похолодела.

— О Господи!

Она бросилась через коридор в детскую.

Ребенок беспокойно метался в кровати, выкрикивая во сне:

— Нет! Нет! Не надо! Перестань! Пожалуйста, не надо!

— Ему опять приснился кошмарный сон, — воскликнула Синди, наклонившись над кроватью.

— Нет, папа! Не надо! Это мое! Отдай! Не-ет! — выкрикивал Эдвин, молотя кулачками по подушке. — Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Кровь отхлынула от лица Синди. Она поспешно подхватила малыша на руки.

— Эдвин, родной мой, проснись! Это только сон. Все в порядке. Никто у тебя ничего не отнимает. Тебе просто приснился плохой сон.

Ребенок вздрогнул и, моргая, посмотрел на нее.

— Мама! Мама! — Малыш обхватил ее руками за шею и крепко прижался к ней. — Папа отнял у меня картинки и порвал их! Он порвал фотографии дяди Мартина!

— Успокойся, сынок. — Синди была не в силах взглянуть на Мартина, молча стоявшего рядом. — Забудь об этом. — Она прикусила губу. — У дяди Мартина есть точно такие же фотографии. Помнишь, он показывал их тебе? Он их принесет.

— Конечно, принесу, — с готовностью откликнулся Мартин. — Как только захочешь…

— Нет! — Эдвин затряс головой. — Папа сказал… Он сказал…

— Ну что ты, маленький, — прижала его к груди Синди. — Папа не хотел тебя обидеть… Просто у него было плохое настроение, и потом он жалел о том, что сделал. Папа всегда любил тебя, милый… Он любил нас обоих.

— Нет! — глухо выкрикнул малыш. — Меня он не любил. Не любил!

— Любил, он очень тебя любил. Он вовсе не хотел сделать тебе плохо. Просто у него были неприятности. Иногда он говорил и делал не то, что хотел, а потом сожалел об этом. Он сердился на себя, а вовсе не на тебя, малыш. — Она перевела дыхание, понимая, что Мартин внимательно прислушивается к ее словам. — Папа сейчас в раю, милый… Он больше не сердится. Он стал таким, каким был раньше. Помнишь, каким веселым и добрым он был? — мягко спросила она. — Помнишь, он брал тебя с собой на море? И на пикник? И играл с тобой на детской площадке?