Афоня схватил деньги и помчался на кривых ногах в деревню. Я видела, как он свернул в дом к Задумихе.

– Пошли в поле, – предложил Влас, и мы побрели меж колючек чертополоха и бежево-соломенных гигантских зонтиков-поганок. – Ужасные люди, ужасное место! Как ты тут будешь жить, бедняжка. – Влас обнял меня и снова приник к моим губам, и именно в эту минуту я услышала подозрительный шорох – будто кто-то пробирался к нам, преодолевая репейник и «поганки». Я посмотрела через плечо Власа – никого. Однако треск сухих стеблей только усиливался.

– А чой-то Афоне и сигареты, и стольник, а нам только сигареты? – перед нами на коленках стояли два брата Кисляка. – Так нечестно! – вторил один другому.

Влас обернулся, удивленно посмотрел на них и, совершенно растерявшись, сказал:

– Ну, хорошо, хорошо, я тоже вам сто рублей дам. Только вы с колен-то поднимитесь! Нельзя же доходить до такого унижения, чтобы выклянчивать деньги, падая ниц!

– Они по-другому не могут, – шепнула я.

– Господи, до чего народ довели! – ужаснулся он. – Надо же! В деревнях все еще сохранились пережитки крепостного права!

Довольные тем, что справедливость восстановлена, Кисляки быстро исчезли в зарослях чертополоха, а я рассказала Власу о том, почему они не могли выклянчивать деньги в полный рост, вспомнив историю десятилетней давности, как пьяный Славик Шпунькин, сев за руль единственного уцелевшего в деревне трактора «Беларусь» МТ 3-80, переехал по ногам не менее пьяных, мирно спящих в пшеничном поле братьев Кисляков.

Удивлению Власа не было предела. Как Шпунькин мог переехать сразу четыре ноги? Почему они остались живы? И отчего Славика не посадили?

– Как они могут жить в одной деревне? Ведь этот Шпунькин искалечил им всю жизнь! – недоумевал он.

– Они вообще на одном участке живут, – легкомысленно сказала я.

– Как?

– Славик продал свой дом, а Кисляки пустили его жить к себе в баню. Они все равно ею уж лет десять не пользуются.

– Где ж они моются? – Влас стоял, как будто его пыльным мешком по голове огрели.

– Нигде. Они утверждают, если не мыться вовсе – в жизни не заболеешь, потому что на коже скапливается защитный слой из грязи, и тебя никакая зараза не возьмет. Чем слой толще, тем человек надежнее защищен от всякой хвори.

– О дикий народ! О дикие нравы!

Стоило только произнести ему эти слова, как за высокими зонтиками я рассмотрела приближающуюся шапку-ушанку. На нас надвигался приятель бабки Шуры и Клавдии – Нилка. Он налево и направо размахивал палкой, расчищая себе дорогу.

– Бежим! – крикнула я, и мы с Власом помчались куда глаза глядят.

Остаток дня мы провели, скрываясь от местных жителей, носясь как очумелые по лесам и полям. Где мы только не прятались! И в высокой сухой траве, и за пышными елями на окраине леса, и в окопе, уцелевшем после Второй мировой войны. Унося ноги от Лепти с Нинтей, я шлепнулась в болото, меня медленно начало засасывать – Влас, вытаскивая меня, споткнулся о корягу и растянулся рядом. Скандальная парочка приближалась, и я подумала о том, что спрятаться от буреломцев можно только двумя способами. Первый – неподвижно лежать и ждать, пока грязно-зеленая трясина не поглотит нас, второй – нырнуть в реку и дышать через соломинку, как в старых фильмах о разведчиках, дожидаясь темноты.

Увидев нас, совершенно беспомощных, Лептя с отчаянием сказал:

– Вечно мы не вовремя! Что с них взять – они ж тонут! – Супруги демонстративно повернулись и побрели обратно, явно разочарованные, что им снова не повезло.

Из болота нам чудом удалось выбраться – с помощью той самой коряги, из-за которой Влас очутился в хлюпающем топком месиве.

Мы хотели было отправиться домой, как метрах в двадцати увидели бабку Шуру – видимо, она хотела попросить у Власа более значительной прибавки к ее мизерной пенсии. И мы, обогнув болото, бросились от нее наутек, все больше удаляясь от Буреломов.

Уже смеркалось, когда мы наконец решили вернуться домой. Шли долго, но когда увидели впереди деревню, у нас открылось второе дыхание. Мы ринулись домой, мечтая побыстрее сменить одежду, привести себя в порядок и напиться горячего чаю.

Вдалеке забелел указатель с названием деревни.

– Почти дома! – весело воскликнула я.

– Машенька, любимая, сколько же нам с тобой пришлось сегодня пережить! – трогательно воскликнул Влас. – А вместе пережитые трудности сближают людей. – И он прямо на дороге принялся целовать меня в щеки с засохшей болотной грязью.

– Смотри! – в ужасе закричала я, читая название деревни. – Загрибиха!

– Что? Как?! Я ничего не понимаю!

– Мы заблудились и пришли в соседнюю деревню! До дома еще три километра пилить!

– Я сейчас же поймаю машину! – решительно проговорил он и протянул руку.

– Кто ж нас таких грязных посадит?! Пошли пешком, – но не успела я это сказать, как перед нами остановился грузовик, Влас о чем-то переговорил с водителем, и тот гаркнул:

– Забирайтесь в кузов, да осторожнее – там куры!

В Буреломы мы явились как две рваные, вымазанные в грязи подушки. Миновав «Гондурас», мы обогнули наш гараж и увидели около дома толпу народа. Толпа поджидала нас.

– Вот они! – крикнул один из братьев Кисляков.

– Что вам от нас нужно? – спросил Влас.

– Как – что? – прохрипела уже порядком подвыпившая Ляля. – Вы недавно поженились, а отметить?!

– Го-орь-ко! – вдруг крикнул Афанасий Шпунькин, и его мгновенно поддержало голосов десять.

– Знаете ли, мне завтра рано утром за руль садиться – так что вашей радости по этому поводу я никак не могу поддержать, – стиснув зубы, проговорил Влас.

– А ты и не поддерживай! – нагло заявила Ляля. – Дай нам тити-мити на стол, мы и без вас отметим!

– Без нас отметите нашу свадьбу?! – поразился мой ясный сокол и уж больше сдерживать себя был не в силах – он припомнил собравшимся все – начиная от ликвидированной поутру пачки сигарет, заканчивая путешествием из Загрибихи до Буреломов в кузове с курами. – Вы нам весь день испортили! Я приехал к своей жене, чтобы провести время с ней, а вместо этого мы до ночи скитались черт-те где!

– Стариков надо уважить! Эва! – грубо проговорила староста, и слова ее стали последней каплей в чаше терпения Власа.

Он вдруг достал портмоне, вытащил оттуда все деньги и, подкидывая их в воздух, заорал:

– Нате, берите, хватайте, отмечайте! Ненасытные! – В черное ночное небо с яркой Полярной звездой и Большой Медведицей летели рубли, доллары, гонимые ветром; кредитные карточки падали в пожухлую траву. – Вот! Все! Все возьмите, только отвяжитесь от нас! – кричал он, выворачивая карманы, показывая, что у него больше нет ни копейки. Однако на Власа уже никто не обращал внимания – местные жители ползали на четвереньках по земле и собирали драгоценные бумажки. С каждой секундой обстановка у нашего дома накалялась – из-за презренных бумажек уже завязалась драка между лучшими подругами – Клавдией и бабкой Шурой, Лептя с Нинтей решили выяснить отношения в проулке после сбора денег, Ляля с Афанасием, крепко вцепившись друг в друга, катались по земле, между Поповой и Козлятницей тоже завязался жаркий спор, который, видимо, закончится мордобоем.