имею ли право считать его мерзавцем. Мы оба стоили друг друга, переступая через черту закона.

В вагоне сделалось тесно от усердно-деловитых «муравьёв», хладнокровно, как саранча, крушивших всё на своём пути. Вооружившись отвёртками и другими вспомогательными инструментами, они в лучшем случае откручивали обшивочные панели стен вагона, в худшем – безжалостно отрывали. В образовавшиеся пустоты впихивались литровые бутылки со спиртом или блоки американских сигарет, выпущенных в России. Откручивались пробки, звенело бутылочное стекло, и булькал переливаемый спирт. В воздухе висело тяжёлое облако алкогольного испарения. Новенький вагон превращался в потенциальный спиртовой факел, впрочем, как и люди, которые накладывали на себя пластиковые мешочки, наполненные спиртом, и прикручивали их ко всем частям тела клейкой лентой.

– Пани, ты везёшь водку или папиросы? – спросил менямолоденький поляк.

– Нет, а что? – удивилась я.

– Провезёшь мои?

– Давай, – пожала я плечами.

Соратники по ремеслу смотрели на него с завистью, а он, счастливый, уже волок ко мне положенную норму – две бутылки спирта и один блок сигарет.

Боже! Как скучны границы, как тягомотны неизбежные процедуры, как жалостен труд неугомонных приграничных «муравьёв», как ничтожен их заработок, как рискованна их работа, как безжалостны правители, которые довели свой народ до нищеты и унижения!

Я всматривалась в ухоженные поля, в быстро сменяющиеся картины и пейзажи, вслушивалась в монотонный ритм вагонных колёс, отстукивающих металлическую дробь поезда, мчащегося к Варшаве.

Глава 19

На площади «Дефилад» под варшавским Дворцом культуры, которая в прошлом бурлила от принудительных демонстраций трудящихся, теперь кипели меркантильные страсти. Это была обыкновенная барахолка, бросающая вызов символу низвергнутой власти, отодвинутому на задний план, наспех сколоченными будками.

Живя в отеле «Полония», я часто бродила там, как завороженная, рассматривая товары и шарахаясь от навязчивых торговцев. Но случайно приобрела двух знакомых панов – владельцев примитивных сооружений.

Пан Яцек – самодовольный крепыш, офицер в отставке, себе на уме, торговал обувью, а пан Роман – краснолицый здоровяк с хитринкой, потомственный скорняк – шубами. Их будки стояли рядом в выгодном людном месте. Наше знакомство началось с того, что я, заинтересовавшись одной норковой шубкой, не выдержала искушения и попросила её примерить, не предполагая, что пан Роман окажется назойливым, как слепень. Но слава богу, шуба была слишком длинна, в противном случае его профессиональная мёртвая хватка, убедительная аргументация и шквал льстивых комплиментов в мой адрес при активной поддержке пана Яцека, повергли бы меня в гипнотическое состояние покупательской лихорадки. Но я устояла.

– Шуба слишком длинна, – сказала я решительно.

Пан Роман хорошо говорил по-русски, пан Яцек чуть хуже. Это были два старых приятеля, понимающие друг друга с полуслова. Они моментально бросились в атаку, решив тряхнуть стариной, (чем чёрт не шутит), но умерили свой пыл старых бывалых ловеласов, стукнувшись лбами о толстую стеклянную стену, которую я мысленно воздвигла между нами.

Мы остались добрыми знакомыми. И всякий раз, когда я проходила мимо, мы разговаривали. А пан Роман, уже успев хлебнуть «за кулисами» согревающего, смотрел на меня, облизываясь, как старый линялый кот – на недосягаемую маленькую птичку. Его и без того красное лицо лоснилось и краснело ещё больше от горячительного, постоянно им употребляемого. Когда он на мгновение исчезал в будке за занавесом, заменяющим дверь, а затем появлялся чуть повеселевший и ещё более покрасневший, было ясно, что он отхлебнул очередной глоток целебного зелья, которое приятно разливаясь по клеткам его уже немолодого тела, согревало, придавало ему стойкости и выдержки в бесконечной борьбе за сбыт скорняжей продукции.

* * *

Накануне ветер угнал куда-то тучи, окончательно разогнал облака, и установилась восхитительная погода. При воспоминании о том, какими околичными путями мне пришлось проникнуть через Государственную границу, я внутренне вздрагивала от вновь пережитого острого ощущения. Мне казалось, что вся моя предыдущая жизнь была только подготовительным этапом, а настоящая и правдивая – начинается только теперь.

Пан Яцек, с выправкой округлившегося старого офицера, был, как всегда, на своём посту, утопая в море разнообразного обувного ассортимента. Будка пана Романа была закрыта по неизвестным причинам.

– День добрый, – воскликнула я. – Сегодня жизнь кажетсяпрекрасной, как эта варшавская погода!

– Пани Вероника, к этому прекрасному дню, да побольшебы денег в наши карманы, тогда жизнь покажется ещё прекраснее! – подытожил пан Яцек.

– Не в деньгах счастье, пан Яцек! – возразила я уверенно.

Он посмотрел на меня, как на больную.

– А в чём же? – спросил он с искренним удивлением.

– А в их количестве! – ответила я банальной фразой, кото-рая ему понравилась и показалась свежей шуткой, поэтому он, понимающе мне подмигнув, рассмеялся.

Мы помолчали, затем поговорили о том, о сём.

– Ах, да, пани Вероника, мой приятель сегодня не придёт,он не может. Стечение обстоятельств...

– Но, пан Яцек, я не могу дать согласие выйти замуж, неувидев своего будущего жениха! – воскликнула я разочарованно.

– Понимаю, поэтому я организую встречу в следующийраз.

– Следующего раза, дорогой пан Яцек, может и не быть! –отрезала я.

– Ну что вы, будет обязательно, только прошу подтвер-дить мой процент в этой сделке! – взмолился пан Яцек.

Я с жалостью посмотрела на него, не сомневаясь, что он юлил и комбинировал, чтобы мои карманы опустели, а его – наполнились лёгкими деньгами. Поэтому я развернулась, чтобы уйти, но в этот момент непроизвольно и, уверяю, что не по своей воле, попала прямо в объятья особи мужского пола. Но я ещё не знала тогда, что это проделки самой судьбы, поэтому я ойкнула и извинилась, глядя на него снизу вверх.

– Это мой кузен, – пробубнил пан Яцек, с грустью взираяна нас, обнимающихся. – Кстати, не женат, – добавил он с ещё большей грустинкой в голосе.

Я уже собиралась вырваться из объятий незнакомца, но, услышав последнюю фразу, снова посмотрела на него снизу вверх. То, что он был высок, я поняла сразу, затем, то, что он чистюля, а последнее – то, что он не безобразен, а даже – наоборот… И, самое главное, я вдруг седьмым чувством определила, что он беден! Поэтому я не отпрянула от него, как только что намеревалась, а слегка отодвинулась. Я смотрела на него, а он на меня.

– Познакомьтесь, – глухо и нехотя выдавил из себя панЯцек.

Моя рука ощутила его ладонь. – Мирослав.

– Вероника.

– А чем пани торгует? – спросил он, когда выяснилось,что мы представлены друг другу.

– Ничем, – ответила я, смотря на него расширенными гла-зами.

Взгляд пана Яцека раздваивался между долгожданными клиентами и нами, обеспокоенно провожая нас, уходящих вместе.

Мы удалялись от рынка