Пластиковая сумка оттягивала правую руку и едва выдерживала вес переполнявших её консервированных огурцов в стеклянных банках, шпрот и другой снеди. Левой рукой я придерживала висящую на левом плече сумку из кожаных кусочков. Войдя в опасную зону, мощёную изношенными железобетонными плитами с кое-где вылезающей ржавой арматурой и кустиками робкой весенней травы, я краем глаза заметила группу парней, отделившуюся от соседней подворотни. Это было огромное безлюдное пространство, где мне предстояло сразиться с несколькими юными переросткамиакселератами. Они находились от меня на почтительном расстоянии, дающем возможность убежать, скрыться, но я намеренно не использовала этой возможности. Поставив авоську с консервами на шероховатый бетон, остановилась как раз посередине обширного открытого полигона. Я была маленькой женщиной, которая почувствовала себя великаном, повернувшись к подходившим злодеям всем корпусом, и даже поманила их пальцем.

Их было четверо, у нас таких называют «шкафами». Они приближались, не спеша и нерешительно, видимо, не совсем понимая, почему эта козявка намеренно бросает им вызов. Я знала, что буду сражаться исступлённо и что готова умереть в сражении, отстаивая свою сумку. Единственным моим оружием были маринованные огурчики, которым предстояло служить метательными снарядами или гранатами, возможно, даже «коктейлем Молотова», и только на эти невинные зелёные творения природы, безжалостно втиснутые в стекло в кисло-солёном растворе, я возлагала последнюю надежду. Всё это граничило с безумием, и то, что вихрем кружилось в моей голове, тоже было полным безумием.

Между тем, грабители подошли совсем близко и почти окружили меня. Я стояла и смотрела на них снизу вверх с насмешливо-вызывающим выражением лица, но, несомненно, была выше этих безусых мерзавцев, годящаяся им по возрасту, как минимум, в матери.

Наконец, один из них решился и не совсем уверенно, кончиками пальцев, потянул к себе за ручку мою сумку.

– Давай д-зеньги! – протянул он после некоторых колеба-ний по-русски, вкладывая в слово «деньги» характерный металлический звон.

– Я не мам пенендзы! – твёрдо, по-польски, возразила я.

– Давай дзеньги! – монотонно и заученно повторил другой.

– Я не мам пенендзы! – упрямо повторила я громче пре-жнего.

Им ничего не стоило вырвать мою сумку и медленно отойти – вокруг не было ни души на расстоянии нескольких сот метров, но они почему-то не делали этого, а только стояли вокруг меня, переминаясь с ноги на ногу. Одному из них надоело это бессмысленное противостояние, и он решился мощно потянуть к себе предмет их преступного вожделения. И в этот момент я совершенно неожиданно для себя издала такой истошный крик на частотах, не поддающихся никаким измерениям в децибеллах. Мне показалось, что сила звуковых колебаний, вырвавшихся из моей глотки, заставила сотрястись бетонную плиту подо мной и застыть удивлённых прохожих в далёком далеке. А близлежащие дома, всколыхнулись от достигшей их звуковой волны, сила которой отодвинула стоящих вокруг меня грабителей. Они смотрели на меня с ужасом. Я поняла, что моё лицо исказилось, и я превратилась в ведьму. Как бы я хотела видеть себя в этот момент в зеркале! Мне казалось, что я сейчас вознесусь над землёй, и буду летать, даже без помощи метлы. Моя природная доброта, которая расслабляет, усилием воли была спрятана и заперта на ключ, как можно глубже, а вместо неё, таким же неимоверным усилием воли была выпестована и взлелеяна злость, без которой невозможна победа. Кадры были замедленными – они пятились с застывшими от ужаса лицами. Расстояние между мной и ними увеличивалось в арифметической прогрессии.

Убедившись, что процесс необратим, я неторопливо взяла в правую руку сумку с огурцами, стоящую на бетоне и медленно, не оглядываясь, пошла в сторону гостиницы.

– Я только что не дала себя ограбить, – сказала я Ядвиге,дежурному администратору, с которой часто разговаривала, – мне удалось отстоять свою сумку. Местные воришки охотились за мной целый день, но им и невдомёк, что она напичкана только косметикой, я давно не ношу в ней документы и деньги.

– Час назад ограбили двух русских парней, наших посто-яльцев, а ещё двое русских провели сегодня полдня в аптеке, что ты думаешь – спаслись! – пропела она восхищённо.

– Это хорошо, что спаслись, но мы всё-таки должны по-звонить в полицию! В белый день подвергаться нападению – это уж слишком! – воскликнула я, потянувшись к телефонному аппарату, но она поспешно отодвинула его в глубь администраторской стойки, куда не могла дотянуться моя рука.

– Ты что, с ума сошла? – побледнела она. – Какая поли-ция!

Она вся затряслась от страха и с этого момента резко переменилась ко мне. Позже она старалась не замечать и избегать меня. Поистине, у страха глаза велики.

На следующий день я пошла в продуктовый магазин с пустыми руками, имея при себе купюру в сто тысяч злотых. Только звучит так грозно, тогда это было адекватно теперешним десяти злотым, – после денежной реформы, упразднившей четыре нуля и превратившей сорок миллионов поляков-миллионеров в жалких нищих.

Продавец выдала сдачу со ста тысяч злотых, это была бумажка, не представляющая никакой ценности, на которую нельзя было купить даже буханки хлеба, – десять тысяч злотых.

Боковым зрением я заметила молодого воришку, следившего за мной и манипуляциями продавца. Воришка готов был в любой момент схватить мою сдачу, но его разочаровала такая малая ценность купюры. Сделав движение, он остановился, алчные огоньки в прикованных к деньгам глазёнках погасли, физиономия выразила разочарование. Я двинулась на него, протягивая деньги.

– Хочешь деньги? – вопрошала я, надвигаясь.

– Хцеш пенёндзе? – повторяла я по-польски, будто заелостарую обшарпанную пластинку.

Его далеко уже не детские глаза расширились от страха, словно увидели ужастик, он шарахнулся и выскочил из магазина. Я фурией вылетела на улицу и настигла его со смятой купюрой, пытаясь втиснуть её прямо в мокрый полуоткрытый рот. Он замычал, вывернулся и дал такого стрекача, исчезнув с такой скоростью, что я даже не успела проследить за ним взглядом, а моя рука повисла в воздухе, сжимая смятые деньги.

– Ну и ну, – подумала я вслух, – украсть – так они с удо-вольствием, а когда предлагаешь, не берут! – и засмеялась истерическим смехом, заставившим оглянуться безучастных прохожих.

В тесной воровской среде пронеслась молва, что безумную и непредсказуемую русскую лучше обходить десятой дорогой, так как от неё можно ожидать чего угодно. Местная шпана целиком оставила затею ограбить меня. Они здорово побаивались встреч со мной. Иногда мне удавалось поймать чей-нибудь молниеносный взгляд, который неизменно ускользал, изображая деланное безразличие. Они были повсюду. Растворяясь в толпе, терпеливо вычисляли ослабившие бдительность очередные жертвы.

Глава