— Наверное, теперь мне пора уходить, — сказал он в сильном смущении, когда Хейд выпустила его из своих объятий.

— Нет, подожди, — сказала колдунья. — Мне кажется, что ты не всю свою силу мне отдал.

С этими словами она прижала его к себе с таким пылом, что у бедняги дух перехватило. Он даже подумал, что Хейд рассердилась и решила задавить его до смерти. Чтобы хоть как-то умилостивить ведьму, он принялся поддавать жару и раздувать меха с такой невиданной силой, что теперь уже пришел черед Хейд беспокоиться о своих косточках. На самом-то деле Хейд и в мыслях не держала чинить парню какой-то вред. Просто за все время, что она прожила на Утином утесе, не было у нее ни одного мужчины. Хотя женщина она была видная и пригожая, но многие побаивались ее дурной славы. А иные, кто не боялся ни аса, ни тролля, и пробовал подступиться к ней с обычной в этих краях грубостью, получали такой отпор, что долго о том вспоминали. Бьярки же сразу пришелся колдунье по сердцу: он был недурен собой, не сыпал грубостями и не норовил с порога залезть женщине под юбку. К тому же его наивность не показалась Хейд глупостью, а происходила скорее от юности и неискушенности. Потому-то она и не преминула пустить в ход свои чары, чтобы по случаю вспомнить, как это бывает между мужчиной и женщиной в постели.

— Что ты думаешь обо мне? — спросила Хейд Босоногая, на которой в тот час не было не то что обуви, а и ниточки единой.

— Думаю, что нет в этих местах женщины краше тебя, — сказал Бьярки, потому что голова у него шла кругом.

— Этого мало, — сказала колдунья.

Хейд Босоногая оставила Бьярки лежать под одеялом, а сама встала и, не одеваясь, развела огонь в очаге так сильно, что пламя едва не лизало стреху. Потом она вытащила из дальнего угла девять плоских камней, каждый размером с два кулака и чернее, чем уголь, разложила их перед очагом в виде круга, а сама стала в середину.

— Что ты собираешься делать? — спросил Бьярки, дрожа как осиновый лист.

Но Хейд не ответила. Она стала негромко бить в ладоши, извиваться всем телом и распевать висы на незнакомом парню языке. Глаза ее были закрыты, а тело мерцало от пота, и отблески пламени играли на нем, как будто пытались одеть женщину в огненный наряд. Бьярки сообразил, что против воли стал свидетелем какого-то зловещего колдовского обряда. В сердце его поселился страх, который оказался даже сильнее телесной радости, что возникает у мужчины при виде танцующей нагой женщины. Несмотря на то, что царила ночь, всего более Бьярки пожелал бы оказаться посреди Медвежьей долины, нежели в этом уютном, жарко натопленном, но все же пропитанном темными силами доме. Он готов был пуститься наутек, позабыв собственные штаны, да только ноги отказывались ему повиноваться. Так и сидел он в колдуньиной постели, сжавшись в комок, будто затравленный заяц, и не чаял, что когда-нибудь этот страх кончится.

Вскоре ему начало мерещиться, что Хейд не одна поет свои заклинания, а ей вторит мужской голос, тихий и загробный. Потом он увидел: вокруг тела колдуньи вьется струйка плотного синего дыма, трепещет в потоках горячего воздуха, что исходил от очага, но дивным образом не рассеивается, а наоборот, становится все гуще и плотнее. И вот уже не дым это, а призрак, не похожий ни на что, прежде виденное — ни на мужчину, ни на женщину, ни на долинного зверя, а скорее на тролля, как его иной раз описывают в сказках, да и то потому лишь, что сам Бьярки отродясь не видывал живого тролля и никак иначе не мог этот призрак назвать. И вот уже и на призрак это непохоже, потому что перекрывает собою свет очага, могучими плечами заслоняет от Бьярки танцующую Хейд, волосатыми лапами так и норовит ухватить ее где не след, а головой или тем, что у него взамен головы, нет-нет да и заденет соломенную стреху.

Внезапно Хейд прекратила петь и выпрыгнула из каменного круга. Тролль попытался за ней последовать, но будто наткнулся на раскаленную стену, зашипел и отпрянул.

— Опять эти проклятые камни, — сказал тролль, и голос его был как скворчание пара в жерле гейзера.

А Хейд ему ответила:

— Не держи зла, ни при чем тут я. Ведь не я тебя в них заточила.

Несмотря на сковавший его страх, Бьярки с удивлением обнаружил, что понимает каждое слово, хотя беседовали эти двое отнюдь не на языке Страны Льдов.

— И все же приятно вновь ощутить себя цельным, — сказал тролль, — а не разделенным на девять неравных частей.

— О Рианнон, повелительница луны! — вдруг воскликнула Хейд и рванула свои пышные медные волосы. — О Бригит, хозяйка огня и очага! О Кранн Бетад, древо вседержащее! Что я наделала!

— Это уж точно, — сказал тролль и скорчил на своей уродливой физиономии мерзкое подобие ухмылки. — Девятый камень нужно было оставить себе, женщина.

— Пятый, — сказала Хейд с печалью в голосе. — Ведь в пятом камне хранилось твое сердце.

— Ну, это как посчитать, — ответил тролль.

— Что же мне теперь делать? — зарыдала Хейд, заламывая руки.

— Это ты меня спрашиваешь?! — удивился тролль. — Кто из нас двоих чародей, женщина?

— Я чародейка, — сказала Хейд. — Но я самая глупая, никчемная и бесталанная чародейка, каких только носила земля.

— Похоже, я надолго застрял в этом тухлом местечке, — сказал тролль, умащиваясь на полу поудобнее. — Не знаю, утешит ли это тебя, но я все же готов исполнить твое Веление. Если бы ты так не убивалась, то могла бы заметить, что я по-прежнему во власти камней.

— Но ведь для того, чтобы ты мог исполнить Веление, мне придется убрать один из камней и выпустить тебя на волю, — сказала Хейд.

— Это уж как водится, — сказал тролль.

— А если ты меня обманешь? — спросила Хейд. — Почему я должна верить твоим словам?

— А ты и не должна, — сказал тролль. — Мои слова — последнее во всех мирах, чему стоит доверять. Но сдается мне, что нет у тебя, женщина, иного выбора.

— Что будет, если я заберу отмыкающий камень себе? — спросила Хейд.

— Нашла кого спрашивать! — засмеялся тролль. — Я последний во всех мирах, кто готов советовать тебе, как мною управлять!

— Вот и ответ, — сказала Хейд. — Если я заберу отмыкающий камень, в котором хранилось твое сердце, то ты не сможешь причинить мне вреда.

— Возможно, — сказал тролль. — Но не забудь, женщина, что я уже заполучил свое сердце. Все эти камни пусты, и все они — только камни.

— Но ведь я не должна верить тому дерьму, которое ты мне рассказываешь! — воскликнула Хейд.

— Это забавно, — сказал тролль. — Я мог бы играть с тобой в угадайку дни и ночи напролет. Но что-то мне подсказывает, что нет у тебя столько времени, сколько есть у меня.

— Ты прав, — сказала Хейд. — Видно, такова моя доля — всю жизнь играть в угадайку со смертью.

И она протянула руку, чтобы убрать один из камней.

— Не хочу тебя огорчать, женщина, — сказал тролль, который уже не казался таким огромным и страховидным, — но ты забыла произнести Веление.