— Не похож он ни на пьяницу, ни на воина, — сказал Вальдимар конунг. — А похож на сопливого юнца, не знавшего ни доброй резни, ни крепкого эля, ни женской ласки. Куда ты его направил?

— За брагой, — ответил Ульвхедин. — Сегодня такой день, что нам понадобится много свежей браги. А теперь назови мне другую причину, по какой женщина, которую вы ищете в Медвежьей долине, не могла занять место вашего ведуна.

— Ты мог бы и сам догадаться, — сказал Вальдимар конунг. — Женщина никогда не может стать нашим ведуном потому и только потому, что она женщина. Глупо доверять судьбы ратников человеку, на лице которого не растет борода, а между ног ничего не позвякивает при ходьбе.

— В Кирьялаланде, слышал я, живет одна бородатая женщина, — усмехнулся Ульвхедин. — Но я не слышал, чтобы она так уж стремилась выбиться в ведуны такого воинственного племени, как твое.

— Если ты решил посмеяться надо мной, старик, — сказал Вальдимар конунг, — то самое время тебе захохотать во все горло. Потому что мой меч отчего-то просится наружу. Должно быть, затем, чтобы перерезать тебе то самое горло, о котором я только что упомянул.

— У тебя, как я погляжу, очень своенравный меч, конунг, — сказал Ульвхедин спокойно. — Похоже, он ча стенько думает за хозяина.

— Это верно, — согласился Вальдимар конунг. — На верное, потому-то я до сих пор и жив.

— А еще потому-то ты забрался так далеко от дома, — сказал Ульвхедин, — что редко успевал дослушать собеседника до конца.

— Ты отчаянно дерзкий старик, — промолвил Вальдимар конунг. — Что-то вещует мне, что ты вовсе не боишь ся смерти.

— Надеюсь, не твой меч тебе вещует, — сказал Ульвхедин, — а твой рассудок. Потому что, убив меня, тебе придется либо убивать и дальше, либо хорошенько выучить исландский язык. В этих местах никто больше не станет болтать с тобой о твоих заботах, прихлебывая брагу из полного рога. Когда ты начнешь расспрашивать о той женщине, тебя не поймут. А когда ты начнешь убивать, даже самый смирный бонд возьмется за оружие, не говоря уже о берсерках, которым только дай волю. На твою удачу, в долине один только человек называет себя берсерком. Но если он не врет, то и его одного достанет, чтобы выкосить твою дружину прежде, чем вы его убьете. Так что если твой меч уже принял решение за тебя, ни к чему томить его в ножнах. А если твоя голова уже остыла под прохладным ветерком, будем продолжать беседу.

— Хорошо, — сказал Вальдимар конунг. — Будем разговаривать, несносный старик.

— Когда я говорил о бородатой женщине из Кирьялаланда, — продолжил Ульвхедин, — то меньше всего желал пробудить твой гнев — хотя это не так трудно, как всем хотелось бы. Я просто надеялся понять, знала ли та женщина, которую ты преследуешь, о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах и поворотах судьбы ей не занять место вашего ведуна.

— Полагаю, что знала, — сказал Вальдимар конунг.

— Была ли она так глупа, как ты ее описываешь? — спросил Ульвхедин. — Или это ты для красного словца и поддержания беседы поведал мне байку о корове, превращенной в собаку?

— Пожалуй, я кое-что преувеличил, — согласился Вальдимар конунг. — Иногда ей удавалось удачно вылечить корову или раздоить козу. Но ей было недостаточно этого умения, и она хотела узнать о колдовстве больше, чем ей полагалось. Она была столь же ненасытна до новых знаний, как безразлична до мужчин.

— И если первое никак не свидетельствует об ее скудоумии, — сказал Ульвхедин, — то второе как раз об этом и утверждает. Верно, поэтому ты, конунг, находишься в затруднении, считать ли ее глупой или все же признать за ней некоторый ум.

— Когда я найду эту женщину, то в самую последнюю очередь стану вести с ней ученые беседы, — сказал Вальдимар конунг. — Я всего-то и сделаю, что отберу свитки, а после сожгу ее дом, заперев преступницу внутри. Но я соглашусь с тобой в том, что глупой назвать эту женщину весьма затруднительно.

— Тогда зачем же ей было убивать вашего ведуна, если она прекрасно понимала, что ни так ни эдак не займет его место? — спросил Ульвхедин.

— Не путай меня, старик, — сказал Вальдимар конунг. — Мой меч снова отчего-то зашевелился в ножнах.

— Мне кажется, ты принял за меч кое-что другое, — сказал Ульвхедин, — что способно шевелиться в твоих штанах при упоминании женщины. Не обращай на это внимания, как давно уже не обращаю я, и наша беседа потечет быстрее.

— Тебе не о чем беспокоиться, старик, — сказал Вальдимар конунг. — Да, я мечтаю снести твою голову и насадить на кол, но не сделаю этого, пока не увижу, что ты стал мне совершенно бесполезен. А до этого еще далеко, потому что ты приятный собеседник. В особенности для человека, который пять лет провел в седле, в окружении воинов, способных говорить только о жратве, бухле и бабах. Но твоего раба я бы убил с удовольствием, потому что он нерадиво выполняет свои обязанности и до сей поры не несет нам обещанной браги.

— Должно быть, у соседа не нашлось свежачка, — сказал Ульвхедин. — Пришлось парню отправиться дальше. Но у меня есть кой-какие запасы с прошлой недели. Только мне понадобится помощь твоих воинов, чтобы выкатить бочонок.

— Кьяран, Кьяртан, Лунан! — крикнул Вальдимар конунг. — Ступайте за стариком, он покажет вам, что нужно делать.

Трое ратников спешились и пошли за Ульвхедином в погреб, где он хранил припасы. Другие чужаки зарезали несколько овец и развели во дворе костер, чтобы приготовить мясо. Вальдимару конунгу не пришлось долго ждать, когда к его ногам подкатилась огромная бочка, внутри которой булькала темная брага. Ульвхедин выбил пробку и налил гостю полный рог.

— Выпей для начала сам, — сказал Вальдимар конунг.

— Здоровье у меня не то, что прежде, — сказал Ульвхедин. — Если я выпью столько браги, то упаду где стоял и вряд ли после этого окажусь тебе полезным. Да и в молодые годы не жаловал я это пойло, хотя готовить его научился на славу. Во всяком случае, никто еще не жаловался, а ведь в этих местах знают толк в питии и ценят искусство бражничества. Никого не занимает, что я могу говорить на языках числом больше, чем пальцев на руках и ногах у новорожденного младенца, а уж прочел и запомнил столько, сколько иному и забыть за всю жизнь не доведется. Зато весть о том, что я варю брагу, передается из уст в уста и от дома к дому скорее, чем о сошествии асов. Пускай выпьет кто-нибудь из твоих воинов, и поверь, ему это понравится.

— Кьяртан, пей, — приказал Вальдимар конунг.

Кьяртан выпорожнил рог единым духом, утер усы и громко рыгнул.

— Добрый эль, — сказал он. — Такого я не пил с тех пор, как покинул родной Морганног.

— Что ты чувствуешь? — спросил его Вальдимар конунг.

— Чувствую, что ноги мои просятся в пляс, а голова — в полет, — сказал Кьяртан. — Но, вернее всего, я лягу прямо здесь и усну.

С этими словами он рухнул на землю у ног конунга и захрапел так громко, что освежеванная баранина на вертеле соскочила с распорок и упала в костер.