На Земле все так же взрывают, делят и приумножают, убивают друг друга за право обладать всемогуществом.

У каждого из нас есть своя звезда, свой зеркальный осколок, висящий в небе. И однажды Бог посмотрит в него.

Аминь.

Мы их любим за то, что они похожи на нас. Наверняка, собаки не догадываются об этом сходстве, не видят его глазами, но — чувствуют, и потому так тянутся к людям — существам, близким им по образу жизни, по тяготению к душевному комфорту и стабильности.

А еще мы их любим за то, что они не похожи на нас. Существуют, по крайней мере, десять различий, которые я насчитала у знакомых мне собак.

1. Собаки горизонтальны, мы — вертикальны.

2. У собак нет рук, нам — нечем вилять.

3. Собаки круглый год ходят босиком, мы — даже летом, поверх собственной кожи, надеваем хотя бы еще одну.

4. Собаки не едят лимоны и хрен, нас — не прельщают сахарные кости.

5. Для собак многодетность — это норма. Для людей — исключение из правил, за которое дают медаль и некоторые преимущества перед другими людьми.

6. Собаки не строят планов на будущее и не зависают в прошлом, мы — не умеем жить здесь и сейчас.

7. Собаки не задаются вопросом «почему?», мы же — хотим объяснений всему, что с нами происходит.

8. Собака жаждет зависимости, человек — мечется в поисках мифической свободы.

9. Собака искренна в проявлении чувств, человек — чувственно многослоен (можете представить себе улыбающуюся, виляющую хвостом, скачущую вокруг вас собаку, у которой на уме — ну ты и сволочь, однако?)

10. Собака никогда не пресытится тем, кого любит.

У моей собаки есть еще одно качество, которым не обладает ни одно живое существо — она принадлежит мне. Душой и телом. И это — ее выбор. Осознанный и добровольный.

На Земле живет 7 миллиардов человек. И никто из них до сих пор не сказал мне — я твой. Навсегда.

За месяц до 9 Мая в школе был объявлен конкурс на лучшую строевую песню о войне. От конкурсантов требовалось умение ходить строем под избранную ими песню, а потом изобразить краткое содержание того, чего пели.

Наша молодая и амбициозная классная, в просторечии — Саня, поставила перед нами задачу — занять первое место. Она забросила мужа и двух несовершеннолетних отпрысков, и по вечерам, после уроков, ходила с нами строем в школьном спортзале. Папа одного из учеников аккомпанировал нам на баяне. Саня, поддернув узкую юбку и сбросив туфли на шпильках, демонстрировала классу, как нужно правильно маршировать. Папа смотрел на Санины ноги, и не попадал пальцами по кнопкам музыкального инструмента.

Для завоевания первого места избрали песню про Зою. В смысле, Космодемьянскую. На роль Зои была назначена гордость класса — отличница, спортсменка и просто красавица Ирочка. Гестаповцами стали два оболтуса с последней парты, вечные второгодники и хулиганы. Тоже, в своем роде, гордость класса. Такие оглобли с уголовными лицами были только у нас.

По сценарию, написанному Саней, гестаповцы должны были схватить отважную Зою, заломить ей руки за спину и увести на казнь. Мальчик, которому нравилась Ирочка, тоже попросился в гестаповцы, чтобы иметь возможность прикоснуться к прекрасному. Но ему отвели роль народа, как, собственно, и всем нам. Народ должен был ходить кругами по залу и петь, в то время, как Ирочка сидела на корточках в углу и чиркала спичками, изображая поджог конюшни. В момент, когда мы трагически запевали «звезды в небе застыли и фашисты схватили Зою, отважную Зою», из-за сложенных стопкой матов выбегали гестаповцы и рысью бежали к поджигательнице. «Хэнде хох!» — жизнерадостно кричал первый гестаповец, в то время, как второй азартно выкручивал эти самые «хэнде». Отважная Зоя брыкалась, как необъезженная лошадь. На помощь первому гестаповцу, приходил второй, вдвоем они, сопя, заламывали героине руки за спину, от чего та начинала плакать и кричать «отстаньте, придурки!» Народ безмолвствовал. Мальчик, любитель Ирочки, скрипел зубами.

Как бы там ни было, но день конкурса наступил. В актовом зале собралась вся школа, включая уборщиц и буфетчицу. Мы жутко волновались и бегали смотреть в зал через щелочку в занавесе. Первый ряд занимало жюри во главе с директором школы. И это тоже действовало на нервы.

Пришло время нашего выступления. Народ промаршировал четким строем под папин баян, мы слаженно пропели про то, как звезды в небе застыли, гестаповцы изловили Зою, заломили ей руки и увели ее, не издавшую ни звука, на казнь. Далее, по сценарию, должен был погаснуть свет, а когда он зажжется, Зоя-памятник должна была стоять на постаменте, сооруженном из накрытой простыней табуретки, и гордо смотреть в будущее. Непобежденная и несломленная. На фоне народа. И двух посрамленных гестаповцев.

Все так и было. Почти так. Свет погас и зажегся, Зоя стояла на постаменте, мы пели заключительные строки, гестаповцам было стыдно за содеянное. Жюри смахивало слезы, директор крепился, но было видно, что и ему непросто.

И в этот трагический и победоносный момент ножка у табуретки подломилась и памятник с криком «мамочка!» рухнул на пол. Ирочкин мальчик бросился к ней на помощь. За ним повалил остальной народ, вместе с классной и баянистом.

Когда Ирочке сняли гипс с ноги, и она снова появилась в классе, первое, что сделала бывшая партизанка — села за одну парту с бывшим гестаповцем. А со вторым фашистом, Ирочке в затылок, сел мальчик, верный предмету своего обожания. Так и сидели они, до выпускного вечера, на классной «камчатке» — героиня, два гестаповца и выходец из народа.

А первое место нам все-таки дали.

— Слушай — неожиданно спросила Евдокия — ты как к любви относишься?

Впрочем, этого можно было ожидать — после того, как к нашим воротам повадился ходить мелкий глистообразный субъект, вежливый такой — позовите, пожалуйста, Дусю.

— Дусь, а Дусь! — кричу я по-деревенски. — К тебе тут пришли, стало быть.

В тот же миг моя Джульетта кубарем скатывается с балкона, то бишь, с крыльца, и несется к воротам, где, как лайнер на взлете, бешено вращает хвостом искрящийся любовью Ромео. О чем-то они там шепчутся, соприкасаясь лицами, вглядываясь друг в друга, не обращая на меня никакого внимания. Я же, как строгая дуэнья, стою, поджав губы, поодаль и слежу, чтобы рандеву не выходило за рамки приличий.

Вероятно, все закончилось бы чинно и благостно, к вящему удовольствию всех участников события. Но судьба распорядилась иначе, возникнув в конце улицы в виде собранного на живую нитку, рыжего от ржавчины «жигуля» с хронически веселым дядей Колей внутри. Дребезжа и подвывая, передвигаясь в ритме «морзе», достигнув наших ворот, «жигуль» закладывает такой крутой вираж, что Ромео, пискнув скороговоркой «ждименяиявернусь», спешно ретируется. Расстроенная донельзя Джульетта, шлет вослед «жигулю» такие пожелания, что исполнись хоть одно из них, не колесить бы более дяде Коле по сельским просторам. Бороздил бы он небесные выси, распугивая постных ангелов в стерильных одеждах, или катая на багажнике чумазых чертенят.