Тогда другой вопрос о лидерстве. Действительно ли после смерти Олега Табакова возникла идея предложить тебе место худрука? Как это случилось, как ты к этому отнесся?

Да, поступило такое предложение — выставить кандидатуру от театра для рассмотрения в Министерстве культуры. Когда мне это рассказали, я, конечно же, был в шоке. Ничего такого не предполагал, думал, скорее, о тех, кто был учениками Олега Павловича. Но предложили выдвинуть меня. Я сказал: «Ваше желание. Если труппа поддержит, то попробую думать в этом направлении. Ничего не обещаю, не знаю, как это и что это, но давайте попробуем подумать». Потом был сбор труппы, где многие люди высказывали свое мнение. Попросили меня о чем-то сказать, я сказал, что думаю и чувствую на сегодняшний день. Потом пошли обсуждения. Но кто что говорил, я не знаю, потому что ушел репетировать детский спектакль.

Ты был разочарован или почувствовал облегчение, когда худруком не стал?

Мне было любопытно, что я услышу в свой адрес. Наверное, я из породы людей, которым нужно сначала потрогать, пощупать, убедиться во всём самому. Посмотреть на реакцию. Реагировали по-разному. Но это было интересно. По-еврейски отвечу: те люди, которых я уважал, я их продолжаю уважать, те люди, в которых я сомневался…

Перестал сомневаться?

Нет, не перестал. Я больше стал доверять собственному первому ощущению от встречи с людьми.

Тогда про Сергея Женовача, нового художественного руководителя МХТ. Ты как актер с ним работал. Как тебе кажется, чего сегодня ждать МХТ, как может сложиться альянс театра с этим худруком?

Мне самому чертовски любопытно. Я не был, к сожалению, на сборе труппы, когда Сергей Васильевич был представлен, потому что был на премьере в Варшаве. Но мне нужно будет лично встретиться с человеком, который возглавил художественное руководство МХТ, чтобы ответить на этот вопрос. Я Сергея Васильевича давно не видел, мы репетировали в последний раз больше десяти лет назад. Потом общались по телефону, когда что-то я у него спрашивал или приглашал на премьеры. Теперь опять необходимо личное общение, чтобы что-то сказать и понять.

Вернемся к «Собибору». Сегодня считается, что исторический фильм о войне — априори патриотический. Хотя само это слово начинает терять свой смысл.

Почему, это правильное и хорошее слово.

Изначально — да, конечно. Но патриотизм — любовь к родине, а здесь говорится о других чувствах, общечеловеческих. Скорее, «Собибор» — космополитический фильм, разве нет?

Я называю патриотическим фильм, если он направлен на созидание. Патриотический фильм — про людей, про человеков, который кому-то непременно напомнит либо себя, либо близкого. Он наполнен детальками и маленькими нюансами. Мне очень важно было уйти от красного кумача с любой эмблемой на этом красном. Не снять фильм, где не люди, а функции ходят. Бывают картины, где затрагиваются серьезные темы, а у меня никаких воспоминаний, никаких подробностей в памяти от них не остается. Поэтому я и старался по максимуму наполнить картину деталями, понятными и запоминающимися. Может быть, еще и благодаря этому «Собибор» понятен всем.

Будешь еще режиссировать?

Я сейчас надеюсь, что осенью в Московском художественном театре я как режиссер и актер выпущу спектакль «Поколение Маугли, или Чудак на букву М». Это моя фикс-идея, я начинал еще с детьми, со студийцами, и сейчас надеюсь, что спектакль найдет свою пристань в МХТ со студентами колледжа Табакова и с актерами МХТ. Это еще и проект, задуманный для обучения будущих актеров практике большой сцены. Думаю, что подуспокоюсь я на эту тему и займусь своими прямыми обязанностями, которые у меня записаны в дипломе: актер театра и кино.

Скоро «Танки» проедутся своими тяжелыми гусеницами и по вам. Искушение уклониться от такого удовольствия велико, но постарайтесь всё-таки посмотреть этот фильм. Впечатление будет гарантированно сильным. Более откровенного автопортрета людей, управляющих сегодня Россией (по меньшей мере российской культурой), представить себе невозможно.

Некоторое время назад в нашей стране был осуществлен открытый акт цензуры — отмена проката британской комедии «Смерть Сталина». Ратовавшие за этот радикальный жест органы власти, по сути, открыто признались: да, мы сталинисты. Ничем, кроме иррационально сильного пиетета к вождю — в пресс-релизе к «Танкам» это слово пишется с большой буквы, — запрет безобидной картины объяснить было невозможно. Как это — «смерть Сталина»? Он разве не вечно живой?

Вот и доказательство. «Танки» — фильм, рабочим названием которого была формула «Увидеть Сталина». Он сделан командой под руководством режиссера Кима Дружинина, известного по ленте «28 панфиловцев», и при активном содействии министра культуры Владимира Мединского. «Это очень правильное кино», — сказал министр о картине, в титрах которой значатся и он сам, на правах автора идеи, и лелеемое им Российское военно-историческое общество. Сюжет картины — пробег двух опытных образцов новейших танков Т-34 из Харькова в Москву в 1940 году. Конечная точка путешествия — Красная площадь, где конструктора Михаила Кошкина и его команду встречает лично Сталин. Лицо его светло и спокойно. «Это будет ласточка наших бронетанковых сил», — произносит он со значением. На этом фильм победно завершается. Простите за спойлер.

Как и в фильмах сталинской эпохи, вождь народов — не главный и не эпизодический герой. Он — эдакая универсальная точка отсчета, величественный монумент самому себе, нерасчленимый на элементы знак. Бог из машины, благословляющий на бой другие машины. Не только танки, но и ведущие их люди здесь — хорошо отлаженные автоматы, готовые служить родине и начальству.

«Танки» сообщают о многом — не только о любви авторов к Сталину. Например, о концепции истории, дорогой сердцу и уму Владимира Мединского. Из всех режиссеров, снимающих военно-патриотическое кино, он выбрал для покровительства именно Дружинина. А всё потому, что тот имеет дело не с осмыслением фактов, а с построением «правильных», по определению самого министра, мифов. «28 панфиловцев» были первым тому доказательством, «Танки» подтверждают гипотезу.

Кошкин действительно перегонял танки в Москву из Харькова. Разумеется, тогда всё прошло бессобытийно и скучно. Не то что в фильме Дружинина. Еще на заводе немецко-фашистские диверсанты начинают охоту на доблестных танкистов. Откручивают вентиль на баллоне, чтобы спровоцировать взрыв. Готовят группу захвата: бритоголовые, накачанные, с каменными лицами, вооруженные до зубов — не наши, ясно сразу, хотя по-русски говорят без акцента. Кто они? Те самые враги народа, о которых мы не вспоминали с детских лет, когда читали «Судьбу барабанщика» и «Бронзовую птицу».

Неслучайно выбран 1940 год. Войны в СССР еще нет, но война идет всегда. Разумеется, коварные фашисты строят козни против товарища Сталина даже в годы пакта о ненападении. В секретном кабинете сидит немецкий генерал и приказывает неведомой белокурой валькирии: до Красной площади танки дойти не должны! Не сомневайтесь, противостояние подкупленных заграницей злодеев с Россией — мы же только защищаемся, это общеизвестно — продолжается веками, и несть ему конца. Когда один из предателей пытается убедить Кошкина перейти на его сторону, он щеголяет аргументами то ли из пропаганды сталинских времен, то ли из сегодняшней: по его словам, в Европе «чистые города, воспитанные люди». Ну и зарплаты повыше. Герой с негодованием отказывается, ведь он служит народу.