— Но ведь это Дубан! Он же поможет нам!

— Они тебя убьют. Ты слишком долго оставался наедине со мной.

— Но…

— Неважно. Все равно они тебя убьют.

— Конечно, — согласился я, — я дурак.

— Кем бы ты ни был, я тебя люблю.

Пораженный, я взглянул на нее, а она встретила мой взгляд ясными, широко открытыми глазами.

— Я говорю вполне серьезно, — сказала Азиза. — Только это не имеет никакого значения. Они выдадут меня замуж за кого пожелают, если это пойдет на пользу их делу…

* * *

Когда солдаты покинули замок, мы спустились по лестнице и вышли на верхний этаж цитадели. Оттуда можно было обозреть всю округу. Всадники отъехали уже далеко и быстро скакали в сторону большой дороги, на которой неясно просматривалось движение.

Больше мы не могли оставаться здесь. Они ничего не нашли, но могут вернуться ещё раз. Нельзя было не увидеть, что кто-то ходил по двору и по саду.

— Ты была права, — признал я, — мне следовало бы понимать, что они подумают…

— Я для них очень важна, — сказала она. — Они хотят заполучить меня, потому что я нужна им для сделки. Они надеются скрепить мною союз… — Азиза пожала плечами: — Такие женщины, как я, знают, что их ждет, и иногда такой брак бывает счастливым…

— А если нет?

— Как-то устраиваемся. Мы знаем, чего от нас ожидают, и некоторые становятся весьма искусными в политике и в интригах. Некоторые просто заводят любовника; а кое-кто погружается в ту жизнь, которой приходится жить, и занимаются детьми, и часто этого оказывается достаточно…

Когда спустилась ночь, мы покинули Замок Отмана, шагая рука об руку вниз по склону к роще, где были привязаны лошади. Черный колодец навеял тревогу, и меня грызло предчувствие, что мне ещё придется его увидеть, но теперь я знал его тайны или хотя бы некоторые из них.

И надо помнить: там, среди костей, лежит довольно большая часть моей упавшей свечи. Такая мелочь может иногда означать разницу между жизнью и смертью…

Держась низких и затененных мест, мы подъехали ко входу в тоннель Ибн Тувайса. Внутри не слышалось ни звука. Проехали в тайную конюшню, оставили лошадей, задав им вдоволь корму, и снова вошли в прекрасные покои, где прятались вначале. И здесь из-за стены не доносилось ни звука. Никакого движения в доме мы не замечали. Неужели Ибн Тувайса увели на пытки или на смерть?

Признаков моего присутствия в доме не оставалось, так что обыск должен был проводиться чисто для порядка, если только обо мне не было известно заранее. Но откуда?

Выждав довольно долго и ничего не услышав, я нажал на плиту, и она мягко повернулась на оси. Лишь слегка заскрежетал камень о камень. С обнаженным мечом я шагнул в дверь.

Шорох одежды и знакомый голос:

— Кербушар? Входи. Ты в безопасности.

Махмуд!

Войдя в комнату, мы увидели его, удобно расположившегося на диване с одной из книг Ибн Тувайса в руке. Он поднялся, подошел к нам и низко поклонился Азизе.

— Мы боялись, что вас поймали или убили. Ибн Тувайс передал нам, чтобы мы ждали вас здесь.

Почему я не доверял ему? Никаких причин для недоверия не было, а нам так нужен был друг, отчаянно нужен.

— Когда вас не удалось найти, они арестовали Ибн Тувайса. Он не сказал им ничего.

— Но как они узнали, что я жил здесь?

Махмуд пожал плечами:

— Полагаю, кто-то тебя видел. Шпионы шныряют повсюду, а мы, берберы, как тебе, должно быть, уже известно, очень недоверчивы…

Он взглянул на Азизу:

— Говорят, Ибн Шараз разгневан исчезновением дочери; ну, а о принце Ахмеде и говорить нечего… Вообразите себе, что он чувствует…

Махмуд уселся и хлопнул в ладоши, вызывая раба. Вошедший на его зов был мне незнаком, но я вспомнил, что однажды видел его. Не в доме ли у Махмуда? Раб начал накрывать низкий столик для трапезы, и после скудной кормежки в последнюю неделю у меня слюнки потекли.

— Вам надо остаться здесь на некоторое время, — посоветовал Махмуд, — а мы тем временем устроим, как вывести вас из города.

Я считал Махмуда своим другом; не было никаких видимых причин не доверять ему; и все-таки душу мне терзало смутное беспокойство.

Махмуд был бербером, однако я не верил, чтоб у него имелись какие-либо связи с халифом Йусуфом или Ибн Харамом. Все его друзья принадлежали к предыдущей правящей партии — Альморавидов.

Все это мне совершенно не нравилось. По сути, мы являлись пленниками в этом доме, вынужденными доверять Махмуду как в отношении еды, так и сведений, которые он сообщал; и я видел, что глаза его постоянно следуют украдкой за Азизой. Зависть была в этом взгляде или ревность?

Махмуд — честолюбец, Азиза — пешка в борьбе за власть, а я в этой борьбе просто подвернулся под ноги. С неохотой пришлось мне признать, что лучше ей уехать с принцем Ахмедом, чем со мной. По крайней мере, будет у неё комфорт, пища и свобода от преследований.

А я — что я мог предложить ей, кроме любви? Я — бродячий искатель приключений, человек, кормящийся своим умом и своим клинком. Ни семьи, ни состояния, ни друзей.

Едва Махмуд вышел, Азиза кинулась ко мне:

— О чем ты думаешь?

— Я не доверяю ему.

— Я тоже.

— Тебе будет безопаснее с принцем Ахмедом.

— Но счастливее я буду с тобой.

Без сомнения, она верила в то, что говорила; но я мог думать только о раскинувшемся за стенами городе, который кишел возможными врагами, но в котором нет друзей.

— Этот раб — шпион, — предупредила она. — Думай, что говоришь.

— У нас ещё есть кони.

— Да.

Не прозвучало ли нежелание в её тоне? Она была взращена для жизни в роскоши и покое, и жизнь в седле или в случайных развалинах может очень скоро ей надоесть. Наше пребывание в Замке Отмана было идиллическим лишь до поры до времени.

Я беспокойно шагал по комнате, мучаясь неуверенностью, постоянно чувствуя присутствие раба. Он был чем-то занят, но все время околачивался поблизости.

Лук и стрелы остались на седле. Со мной скимитар и кинжал. В потайной комнате было немного еды; но можно достать еще. Весь вопрос в том, куда направиться?

Настал решительный час. Все мои инстинкты, равно как и разум, предупреждали, что нельзя терять времени. Стены как будто вдруг начали давить на меня, и отчаянно захотелось оказаться на воле, за этими стенами, и скакать по бурой равнине.

Повернувшись к Азизе, я сказал:

— Ты должна подумать и быть честной перед собой и передо мной. Если мы сейчас убежим вместе, ты свяжешь свою судьбу с моей, может быть, навсегда. Назад пути уже не будет.