Эллен покачала головой – она не понимала, какое это имеет отношение к делу.

– Pink mist[5].

– Pink mist? – Она мельком взглянула на него.

– Понимаешь?

– Нет. Я даже не знаю, хочу ли я понять.

– Ты ведь разъезжаешь в розовом «Порше». Ты разъезжаешь по смерти. Вокруг тебя везде смерть. Это же неприятно. – Краешком глаза она увидела, как он на нее уставился.

– Что? Так кто из нас на самом деле болен? – спросила она. – Ты хочешь сказать, что я езжу в кровавых брызгах от мертвых людей? Только не начинай говорить о том, что розовый не мой цвет. Что я его не заслужила. Что мне пойдет некрасивый желтый.

– Успокойся и пойми меня правильно, ты знаешь, что я тебя люблю, но эта история с пропавшей девочкой… Это нехорошо, сначала ты должна разобраться с собственным говном. Никто не может понять, через что ты прошла, но от этого не легче. Ничто не изменится только от того, что ты найдешь эту девочку. Или не найдешь, – добавил он.

– Возможно, именно поэтому я и занимаюсь этим делом, это мой способ разобраться.

– Стратегия не из лучших. Посмотри на себя. Ты выглядишь так, будто за несколько дней сбросила не один килограмм. Ты почти не спишь, и у тебя появился тик…

– Но ты же, черт возьми, не думаешь, что у меня розовая машина потому, что брызги крови называются «pink mist». Интересно, кому из нас двоих действительно нужна помощь?

– Не знаю, Эллен. Не знаю. – Он произнес эти слова тоном настоящей примадонны. – В тебе засела печаль, как острая замерзшая льдышка. Она должна растаять.

– Вау, это из Доктора Фила?

Зазвонил чей-то телефон.

– Это мой. Возьми, пожалуйста. – Эллен свернула на улицу Стурегатан.

– Я что, похож на твоего секретаря? – Филип опять отвернулся. – Убавь, пожалуйста, обогрев. Здесь жарко, как в студии бикрам-йоги. – Он демонстративно распахнул пиджак.

– А теперь возьми мой телефон. Может быть, там что-то важное.

Филип вздохнул, но достал из сумки ее телефон и посмотрел на дисплей.

– Ой, уже! – Он ухмыльнулся.

– Что это? Кто это? – Она попыталась забрать телефон, но Филип оттолкнул ее.

– Что?

– Это от Джимми.

– И что он пишет? – с нетерпением спросила она.

– Он благодарит за вчера и пишет, что ему понравился твой slutty nurse-outfit[6]. – Филип похлопал ее по плечу и громко засмеялся. – Вот видишь.

– Черт, ты с ума сошел. Что там написано?

– Где?

– Он просит тебя позвонить. Типичные кодовые слова, которые означают, что он хочет видеть тебя в slutty nurse-outfit.

– Странно, на мне же был slutty corn-outfit[7].

– Slutty corn-outfit? А что это такое?

– Это когда на тебе костюм кукурузы, только с оттенком секса. Сексуальное платье, похожее на початок.

Они засмеялись.

– Тебе тяжело работать с ним? – В машине опять воцарилась серьезная атмосфера.

– Не тяжело, а отвратительно. Не понимаю, почему я просто не могу его забыть? Даже думать о нем не хочу. Это пройденный этап.

– Потому что ты влюблена.

Эллен ничего не ответила.

– Знаешь, что я думаю? Ему удалось стать для тебя близким человеком, а когда ты подпускаешь кого-то так близко к себе, этого человека трудно отпустить. Вот и все. Ты раскрылась перед ним.

Эллен решила сменить тему.

– Ты поедешь со мной до Свеавеген, – сказала она и вырулила на улицу Кунгсгатан.

– Ты что, с ума сошла, в этих районах города я не появляюсь. Поезжай обратно на Эстермальм. Это out of my comfort zone[8].

– Мы только купим кофе, и потом я отвезу тебя в «Патрицию»[9], чтобы ты опять смог почувствовать себя как дома, хотя «Патриция» находится на Сёдере. – Она улыбнулась.

– Это так, но оттуда я по крайне мере могу видеть Старый город и Эстермальм. Не составишь мне компанию?

– Нет, мне надо домой работать. Можно взглянуть на сообщение?

– Это просто рассылка, он послал это всей редакции. Зрительский рейтинг.

Эллен попыталась скрыть свое разочарование.

– Кстати, о мачехе. Жуткая.

– В каком смысле?

– Она как будто наблюдает за нами. Недовольна и ревнует. Не знаю. Вся семья Люкке какая-то странная.

– О боже, если пропажа Люкке – дело рук мачехи, вот это сюжет! Свет мой зеркальце, скажи… Нет, извини. Я не хотел так шутить.

– Знаешь, в оригинальной версии Золушки, а также в Гензель и Гретель все зло происходило от родных матерей. Но потом истории переписали, и злыми стали мачехи, иначе был бы полный кошмар.

– Привет! – крикнула Эллен, когда двери лифта в ее квартиру открылись. Ее привет отрикошетил от стен, но никто не отозвался.

Она попыталась представить себе, что живет не одна, а с кем-то, и этот кто-то вышел ей навстречу, нежно поцеловал в губы, сказал ей, какая она классная, приготовил спагетти с мясным соусом, а потом включил сауну, затопил камин и выбрал фильм, а еще подарил ей букет цветов и выгулял их собаку.

Эллен начала жалеть, что не пошла с Филипом в воскресный клуб на «Патриции».

В нос ударил затхлый запах увядших цветов на обеденном столе, и слышно было только, как дождь барабанит по черепице крыши.

«Прекрати жалеть себя», – подумала она, снимая мокрую куртку и туфли.

Эллен обошла всю квартиру и включила свет. Паркет скрипел под ногами. Она решила зажечь свечи и посмотрела на открытый камин, который не топила с зимы. Усомнившись, сможет ли она его зажечь, все-таки решила это сделать. Нельзя же всю жизнь провести в ожидании чего-то. «Живи сейчас», – призвала она себя и положила в камин несколько поленьев, которые загорелись почти сразу.

Одиночество стало ее второй половиной, и это надолго. Во всяком случае, так считает ее психолог, которая утверждает, что Эллен не хватает смелости подпустить кого-то к себе. Но как она, такой неизлечимый романтик, может одновременно настолько бояться любви? Одно с другим не вяжется. Или, по крайней мере, это неравная комбинация. Помня случай с Джимми, она никогда не позволит себе снова потерять контроль. Она до смерти боится подпустить кого-то так же близко, положиться на кого-то, поделиться с кем-то историей своей жизни, а потом разочароваться или, еще хуже, потерять кого-то.