– Долго что-то, – сказал я через минуту.

– Да.

– Пешком быстрее поднялись бы.

– Нет.

Кабина спускалась целую вечность и еще лет триста впридачу, но наконец с лязгом и грохотом остановилась. Я открыл железную решетчатую дверь, и через распашные деревянные створки мы втиснулись в подобие старинного шкапа с тусклым плафоном под потолком. Кнопок не было, и кабина, дрожа и стеная, пришла в движение, едва захлопнулась дверь.

– Все помнишь, что я сказала? – спросила Стелла.

– Не шутить, упасть и ползти, – уверенно ответил я.

– Убью тебя, – отозвалась она, и я не был уверен, что это шутка.

Мы вышли на площадке верхнего этажа. Свод стеклянного потолка светился, как облако в полуденном небе, плиточный пол был похож на бескрайнюю шахматную доску с зеленоватыми и кремовыми клетками. Единственная дверь была двустворчатой, красно-коричневой, и рядом с притолокой располагался старинный звонок, в ответ на нажатие которого за дверью раскатилась протяжная резкая трель. Послышались шаркающие шаги, и дверь отворилась.

На пороге стояла высокая костлявая старуха в черном платье до пола и черной косынке. У нее были маленькие, близко посаженные глазки, крючковатый нос и тонкие губы. Старуха посмотрела на нас и молча махнула большой ладонью, приглашая войти. Иф Штеллай, опустив взгляд, тихонько шагнула через порог, я вошел следом. За спиной щелкнул замок.

Квартира была под стать дому: потолок широкого коридора скрывался высоко в полумраке, а сам коридор, начинаясь от двери, уходил вперед, казалось, на десятки метров до следующего поворота. Где-то на половине пути справа виднелась открытая дверь, из которой доносился звук телевизора.

Старуха, шаркая, удалилась по коридору. Стелла присела на краешек стула рядом с вешалкой, на которой висел один только старомодный тканевый зонтик, посмотрела на меня, широко распахнула глаза и замахала вслед старухе.

– А ты?..

Она помотала головой:

– Нет, мне нельзя. Он приглашал только тебя.

Я отдал ей кепку с очками, помялся немного и отправился в путь. Звуки из открытых дверей становились тем яснее, чем ближе я подходил, пока не оформились в узнаваемую мелодию песни:

Если вы не так уж боитесь Кощея, или Бармалея и Бабу Ягу, приходите в гости к нам поскорее, там, где зеленый дуб на берегу.

За раскрытыми белыми дверями я увидел большую комнату с двумя окнами и телевизором на ножках, посередине, экраном ко входу. Перед телевизором стоял стул, а на стуле спиной ко мне сидел мальчик лет шести-семи: я не видел его лица и мог догадаться о возрасте только по тому, что вихрастая макушка едва торчала над высокой спинкой. Я оглянулся: Иф Штеллай энергично жестикулировала, будто матрос с флажками семафорной азбуки, показывая, чтобы я шел дальше.

…А в конце концов, всему свету на диво, после приключений, сражений и драк, станешь ты веселый, как Буратино, и умный-умный, как Иван-дурак!..

– звучало из телевизора.

За углом коридора оказалось его продолжение, правда, чуть покороче, и я, миновав пару закрытых дверей, оказался в просторной кухне, полупустой и бедно обставленной. Пахло скромным домашним обедом. Старуха в черном у газовой плиты что-то помешивала в кастрюле половником. Кроме плиты тут были только полка с посудой, стол, накрытый клеенкой, и три табурета, на один из которых я и присел, не дождавшись приглашения и рассудив, что хуже не будет. Старуха меж тем отложила в сторону поварешку, выключила огонь под кастрюлей и молча принялась накрывать на стол: порезанный большими ломтями круглый черный хлеб, солонка с крошечной металлической ложечкой, детская суповая тарелка с каким-то рисунком на дне, а когда она поставила глубокую тарелку и передо мной, я сказал:

– Спасибо, не голоден.

Старуха быстро зыркнула острым взглядом, равнодушно убрала тарелку и, похоже, совершенно утратила ко мне интерес.

В коридоре послышались легкие шаги, и на кухню вошел мальчик. Он остановился в проеме двери и, нахмурившись, стал смотреть на меня. Мальчик был худенький, в белой маечке на острых плечах, домашних трусиках и в больших взрослых тапках на босу ногу; густые светло-русые волосы растрепались и сбились, как после сна, но пронзительно голубые глаза под густыми бровями глядели вовсе не сонно.

– Это ты Виктор? – уточнил мальчик.

У него был обычный голос шестилетнего паренька.

– Да.

Он забрался на стул, взял кусок хлеба, оторвал от него корочку и велел:

– Говори.

Я начал рассказывать. Старуха налила ему в тарелку жидкого супа с фрикадельками – он кое-как плескался в нем ложкой, как ребенок, который не хочет есть, а есть все-таки надо. Потом отложил ложку вовсе и слушал меня, разрывая, комкая и тиская хлебный мякиш, из которого налепил кубиков, сфер и пирамид. Наконец я закончил. Он таки выловил одну фрикадельку, съел ее и отодвинул тарелку:

– Больше не хочу.

Старуха в черном, по-прежнему храня каменное безмолвие, убрала со стола приборы, а раскрошенный хлеб смахнула в ладонь и выкинула в мусорное ведро.

– Я согласен, – сказал машгиах. – Что-то еще от меня потребуется?

– Только то, о чем я сказал. Как мне сообщить место и время встречи?

Он чуть улыбнулся – а может быть, мне показалось.

– Я уже знаю.

Оставалось только откланяться. Старуха поплелась провожать. У входной двери Иф Штеллай, присев на корточки и стискивая одной рукой краешек туго натянувшегося платья, стремившегося сползти до самого пояса, пальцами другой чесала за ушком крупного черного кота и говорила:

– Да ладно тебе, Шимонай, подумаешь, кот: лет десять, ну пятнадцать от силы. Оглянуться не успеешь. Ты про Риддера слышал? Заточен в камень до окончания Эксперимента! Валяется где-то на Алтае, всех развлечений – раз в десять лет случайных туристов перепугать, и то, если подойдут на километр. Спятить можно. А тебе что: ешь, пей, в бумажку играй. Ну, а что за хвост он тебя таскает, спать укладывает и на игрушечном грузовике заставляет кататься – это издержки…

Кот мурлыкал в ответ, но увидел меня, глянул с презрением и удалился, брезгливо дергая задними лапами. Стелла тоже увидела и подскочила:

– Ну, что?..

– Согласовал, – ответил я.

– Не может быть!

Она округлила глаза и прижала пальцы к губам. То ли притворялась обрадованной и удивленной, то ли нет – мне сейчас это было совершенно без разницы.

– Бабуля, – обратился я к безмолвной старухе. – Позвонить от вас можно?

Та молча ткнула пальцем в сторону висящего на стене старомодного телефона. Я набрал первый из нужных мне номеров. Раздался щелчок, какой бывает, когда сняли трубку, но почему-то никто не ответил.