– Чего же ты хочешь в качестве платы за ответ на такой простой вопрос?

– Я хочу только одного – свободы, – с неожиданной яростью сказал чатури, вцепляясь ручками в прутья клетки. – Но не в твоей власти, человек, дать мне ее.

– Давно ты в плену?

– Давно. Тебя еще не было на свете, когда он ухитрился поймать меня. И с тех пор, все эти долгие годы, он дразнит меня обещаниями отпустить на свободу после того, как я отвечу еще на один, всегда еще на один вопрос… и вырвав из меня ответ, смеется надо мною.

Чатури разжал ручки и отвернулся. Два крыла дивной расцветки – алой, белой, черной, золотой, синей, серебряной – взметнулись и укрыли его с головою. И столько человеческого отчаяния было в этом жесте, что сердце Баламута дрогнуло.

– Прости меня, – сказал он, на сей раз вполне искренне. – Если бы я мог, я подарил бы тебе свободу прямо сейчас.

С этими словами он поднялся на ноги и, приблизившись к клетке, принялся разглядывать ее. Дверцы там не было никакой. А прутья, когда он попытался коснуться их, отбросили его руку, как внезапно распрямившаяся пружина.

– Клетка зачарована, – не поворачиваясь, глухо сказал чатури. – Оставь.

Баламут машинально потянулся за кинжалом и обнаружил его на месте, за голенищем сапога. Это на секундочку отвлекло его.

– Что за тупица стражник! Не обыскать, оставить кинжал… Однако посмотрим, может быть, все-таки существует способ снять эти чары, – пробормотал он себе под нос, обнажая лезвие и любовно поглаживая его.

– О, да! – саркастически воскликнул чатури, опуская крылья и поворачиваясь к Доркину. – Этот способ очень прост, человек. Кровь… когда она брызнет из твоего сердца на прутья, металл растворится, и я обрету свободу. Ты готов пожертвовать жизнью ради меня?

Доркин невольно отшатнулся. Птичьи глаза засветились мрачным удовлетворением.

– Отойди от греха, – горько и насмешливо сказал чатури. – Вдруг эти чары таковы, что кинжал твой оживет и сам…

Баламут поспешно отступил от клетки.

– Кстати, должен тебе заметить, – тут же ехидно добавил чатури, – что стражник не тупица. Оружие твое бесполезно, ибо ты никого здесь не сможешь убить им, кроме себя самого.

– Это еще почему?

– А потому, – охотно объяснила ядовитая тварь, – что стражники здесь – не живые существа из плоти и крови. Они – порождения нематериальной энергии и неуязвимы для материального оружия.

– Святой Паприк! – воскликнул Баламут. – Что за чертовщина! Какая энергия? Ты можешь говорить понятней?

– Не могу, – с удовольствием сказал чатури. – Будь рад и этому.

Баламут несколько секунд смотрел на него в упор, испытывая нестерпимое желание свернуть-таки ему шею, потом кое-как взял себя в руки.

– Благодарю. Если все остальные твои знания столь же неприятны, то у меня, пожалуй, больше не будет к тебе вопросов.

Он резко отвернулся, отошел от клетки и вновь уселся на пол. И чтобы успокоиться, принялся полировать лезвие кинжала подолом рубахи.

Чатури некоторое время наблюдал за ним молча. Потом принялся насвистывать на разные голоса, довольно мелодично и приятно, но Доркин упорно не обращал на него внимания. Вдоволь наполировавшись, он полюбовался своей работой, затем спрятал кинжал и со вздохом растянулся во весь рост на полу. И как только он закрыл глаза, демонстрируя желание заснуть, проклятая вещая птица заговорила.

– Ты, кажется, хотел знать, у кого мы в плену? Что ж, покуда он забыл о тебе и к нам не торопится стража с дальнейшими указаниями, я, пожалуй, кое-что тебе расскажу. Не слишком много, поскольку ты не отмечен богами, зато бесплатно…

– Ну да, – с некоторой растерянностью произнес Овечкин. – Я так и думал… то есть…

Только сейчас он понял, что действительно так и думал все это время. Он понял, кого ему напоминала Елена Басуржицкая – своим достоинством, манерой держать себя, аристократизмом, ощущавшимся в каждом ее жесте и слове. Разумеется, Никсу Маколея! Бессознательная привычка к власти делала их обоих такими одинаково спокойными, непринужденными в любой обстановке и безупречно владеющими собой. И поняв это, в тот же миг сообразил Михаил Анатольевич, что он должен делать. Он посмотрел на обеих женщин, не без волнения ожидавших его реакции, и улыбнулся.

– Я знал это, принцесса, – сказал он. – И если мне удастся выбраться отсюда, мы обойдемся без милиции. Расскажите мне все. Как вы попали к этому негодяю?

– Меня усыпили каким-то снадобьем, – сказала Маэлиналь. – По-видимому, у меня было предчувствие… как было оно и у Баламута Доркина, любимого советника моего отца. За день до случившегося он приказал удвоить стражу у моих покоев, хотя ничто не предвещало несчастья. До свадьбы оставалось два месяца, все готовились к празднеству… я весь день примеряла наряды… но когда я собиралась уже лечь спать, мне вдруг захотелось взглянуть на свой талисман. Меня как-то необычно клонило в сон, пламя свечей казалось тусклым, а может, я почувствовала грусть при мысли, что скоро расстанусь с отчим домом, но я подумала, что Тамрот успокоит меня. Я вынула талисман из шкатулки, и в тот же миг рука моя ослабела, шкатулка упала на пол, и я едва успела зажать Тамрот в кулаке, как потеряла сознание. Больше я ничего не помню и не знаю. Очнулась уже здесь, в этом доме. Басуржицкий сказал мне, что я больна и лишь воображаю себя принцессой… в доказательство он провез меня на машине – так называется этот экипаж? – по вашему городу. Конечно, я была испугана… никогда прежде мне не приходилось бывать в других мирах. Но я поняла, в чем дело, – ведь при мне был Тамрот, когда меня похищали, Тамрот, который и помог похитителям уйти из Данелойна на Землю! Очнувшись, я, конечно, не нашла при себе талисмана. Басуржицкий заявил, что не знает о нем ничего, что это моя болезненная фантазия. Он стал поить меня какими-то лекарствами, от которых мутилось в голове, утверждал, что я его жена… возможно, он и вправду свел бы меня с ума. Но на мое счастье, сиделка, которую он нанял, Фируза, – она нежно прикоснулась к руке девушки, – поверила мне и встала на мою сторону. Она выбрасывала лекарства Басуржицкого и давала мне другие. Она же объяснила, насколько безнадежно мое положение. Но я спокойна – я уверена, что меня ищут. Из-за моего похищения в Данелойне может начаться война, и, конечно, отец мой не станет сидеть сложа руки. Рано или поздно меня найдут.

Она доверчиво поглядела на Овечкина.

– Но я рада, Михаил Анатольевич, что и вы поверили мне. И благодарю вас за желание помочь, хотя, право же, это бесполезно.

У Михаила Анатольевича непривычно сжалось сердце. Бедный ребенок… может быть, она и права, может быть, ее действительно ищут. Но найдут ли? Он обменялся быстрым взглядом с Фирузой и заметил тревогу в глазах сиделки, из чего сделал вывод, что та вполне разделяет его сомнения.

– Значит, вы ничего не знаете, – задумчиво сказал он. – Ни того, кто именно вас похитил, ни того, зачем вы нужны Басуржицкому. Он ли главный распорядитель в этом темном деле или просто исполняет чью-то волю? Для чего вас похитили? И сколько времени продлится ваше пребывание здесь? Видите, сколько вопросов!