Через некоторое время он переехал на улицу Алезиа, 56, после того как устроился на работу упаковщиком книг на книжном складе, на улице Раймон Лоссеран. В то время где он только не работал: например, диктором на радио Франции, в международной редакции; надо сказать, что хотя звучало это громко, но на самом деле речь шла о маленькой радиостанции, вещавшей на испанском языке на Париж и его окрестности, – куда Кортасар и ездил на велосипеде. После приезда Ауроры Бернардес, когда Кортасар ограничил свои отношения с Магой узами дружбы, весной 1953 года он переехал в маленькую квартирку из двух комнат и крошечной кухни, без права пользоваться душем (неподалеку были муниципальные душевые по 25 франков за посещение), с самой необходимой мебелью (единственной личной вещью был радиоприемник, который подарил им Фреди Гутман), по адресу: улица Жантильи, 10, в районе площади Италии – районе, по мнению писателя, не слишком бойком, зато хорошо освещенном и спокойном. Они платили за квартиру 12000 франков. Учитывая, что каждый из них, пока они жили отдельно, платил по 7000 франков, благодаря квартире на улице Жантильи им удавалось сэкономить 2000 франков – деньги, на которые они купили мотоцикл «веспа». Прошло еще много времени, в течение которого они не раз меняли жилье (улица Мазарини, 54; улица Брока, 24; улица Пьера Леру), прежде чем оба переехали в особнячок на площади Генерала Бере, старое здание в три этажа, с внутренним двором, обсаженным деревьями, где писатель написал окончательный вариант романа «Игра в классики» и некоторые из самых значительных своих рассказов.

«Квартал тогда был совсем другим. В те времена, по вечерам, мы ходили в кинотеатр на углу в домашних тапочках», – сказала нам Аурора Бернардес, улыбаясь своим воспоминаниям, когда в слуховом окне мансарды сгущались сумерки.

Это были счастливые годы. Счастливые и насыщенные.

Последующие месяцы для Хулио и Ауроры (Глоп – таким было одно из ласковых прозвищ, которое Кортасар придумал для Ауроры) были временем открытия и привыкания к европейской действительности, довольно суровой, но для них все равно замечательной. Правда, они теперь на своем опыте узнали, как жестко парижане обращаются с иностранцем, если таковой не является туристом и если он претендует стать больше чем туристом, тем, которого называют временно проживающий или эмигрант, хотя ни Кортасар, ни Бернардес не были высланы из своей страны (он всегда называл себя «ссыльным»), по крайней мере до тех пор, пока не начались времена диктатуры Виделы в 1976 году; они узнали, как быстро растут цены на все, начиная с товаров первой необходимости, то есть продуктов, до одежды, не говоря уже о развлечениях. По словам писателя, они жили тогда в плачевных экономических условиях. Но это компенсировалось музеями, выставками, музыкой, фильмами, прогулками по улицам и их собственным характером, которому был присущ дух мятежной независимости, особенно свойственный им в ту пору: ему было 39 лет, ей – 33.

В известном смысле их жизнь в Париже, с самого начала и до самого конца, была похожа на жизнь в Буэнос-Айресе. Кроме круга друзей, не связанных между собой, состоявшего в основном из латиноамериканцев (Клуб Змеи, группа Хода), с которыми они общались, их окружала полнейшая пустота. Аурора была командирована Аргентиной для работы над одним из учебников по истории философии, а Хулио продолжал переводить, не считая того, что он начал писать новую книгу рассказов «Конец игры», сочетая писательство с работой в дистрибьюторской книжной фирме. Известно, что еще в апреле 1954 года, от продажи «Бестиария» за полгода, Кортасар в соответствии с авторским правом получил около пятнадцати долларов, и то потому, что к этому времени сборник уже был отмечен критикой. Процент с продаж в 1955 году не сильно изменился: 12 долларов. Порруа в этой связи говорил, что когда Кортасар послал в «Судамерикану» сборник «Тайное оружие», то, учитывая предыдущие случаи, многого он не ждал. Поскольку книга не продавалась, автор в коммерческом отношении мог понести потери, то есть в этом случае коммерческие соображения превращались в антикоммерческие. Как бы то ни было, Кортасар стал автором, которого покупают, только к 1958 году.

Среди самых неотложных планов была поездка в Италию в мае. Кортасар хотел показать Ауроре Италию от Пьемонта до Рима, объехать с ней Тоскану и другие прилегающие провинции, посетить Сиену, Флоренцию, Пизу, Ливорно, Каррару, Верону, Венецию. Провезти ее по тому маршруту, который проделал он сам за время своего первого путешествия по Европе и который не слишком хорошо ему запомнился. Идея состояла в том, чтобы отправить «веспу» поездом до Милана, там ее забрать и объездить италийский полуостров за месяц. Но в апреле Кортасар попал на «веспе» в дорожно-транспортное происшествие, причем весьма серьезное, – позднее этот случай ляжет в основу сюжета в рассказе «Ночью на спине, лицом кверху», – и он был вынужден провести восемнадцать дней в больнице Кочин, а потом вплоть до осени ходить, опираясь на палку. Интересно, что эта ситуация с поездкой в Италию, которая первый раз не удалась по причине загипсованной ноги, повторилась некоторое время спустя: Хулио и Аурора вынуждены были на шесть месяцев отложить поездку, причем опять в Италию, но теперь уже из-за травмы руки, потому что у Кортасара опять случился перелом.

Все то время – несколько недель, – когда ему приходилось более или менее сохранять неподвижность, он целиком употребил на то, что делал всегда: читал, переводил и писал и еще слушал музыку по радиоприемнику, который подарил им Гутман. Перечень книг, которые он прочитал за это время, огромный, почти неохватный: от философии дзен (Дайзетц Судзуки) до романов, поэзии и эссе европейских авторов – французских, английских, немецких и итальянских, именно в таком порядке. Необходимо подчеркнуть, что в этом списке не было ни одного испанского автора.

Если мы проследим по воспоминаниям Кортасара его впечатления об испанской литературе в пятидесятые годы и в дальнейшем, то упоминания о ней будут минимальны. Раньше, в годы юности, он уделял много времени поэзии времен испанской республики и периода изгнания. В основном это были такие поэты, как Федерико Гарсия Лорка, Луис Сернуда, Педро Салинас, Рафаэль Альберти, и, пожалуй, это все. Причина этого кроется не в его отстраненности, вызванной тем, что он был далек от испанской литературы вообще, – отсутствие интереса объясняется характером повествований, свойственным послевоенной Испании: либо это была литература официального режима Франко, либо она несла в себе все идеологические признаки литературы, находящейся в изгнании, что в обоих случаях представляло собой застывшие формы XIX века, перенесенные в век XX. Если роман сороковых годов (Камило Хосе Села, Кармен Лафорет, Хуан Антонио Сунсунеги, Хуан Арбо или Рикардо Фернандес де ла Регера) не вызвал у Кортасара никакого интереса, то социальный и неореалистический роман поколения 1954 года (Игнасио Альдекоа, Хесус Рафаэль Санчес Ферлосио, Кармен Мартин Гайте, Хесус Фернандес Сантос или Альфонсо Гроссо; последний, к слову, прославился во время бума острой полемикой с латиноамериканскими писателями еще в шестидесятые годы) постигла со стороны Кортасара та же участь, и не по какой-нибудь сложной причине, а в силу простого факта: он, как и все его поколение, видел в испанской литературе, так сказать, абсолютную неподвижность суставов, достойное сожаления следование одним и тем же клише, что ни имело ничего общего с требованиями современности.