litbaza книги онлайнИсторическая прозаПреданность. Год Обезьяны - Патти Смит

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 50
Перейти на страницу:

В последующие дни пометки на простыне умножились. Обрывки греческих фраз, алгебраические выражения, ленты Мебиуса в процессе морфинга да заржавелые кольца пружины, испещрившей простыню следами уравнения, которое не поддается расшифровке.

– Ничто не нашло решения, – журит меня указатель.

– Ничего не разрешилось, – кричит правосудие, а список меняет свой масштаб.

Иду на их голоса и вхожу в библиотеку громадного дворца, с массивными томами, где, словно в альбомах с газетными вырезками, вклеены между страниц бережно хранимые картинки с пояснительными надписями карандашом. Корабль на подходе к римскому порту в миг, когда Вергилий испустил дух. Корабли-призраки, замерзшие в арктических морях, закутанные в ледяную вуаль, которая переливается, как африканские алмазы. Дрейфующие кости доисторических гигантов – былые горделивые айсберги. Лодки мигрантов переворачиваются вверх килем, и посиневшие лица детей, и осыпающиеся ульи, и мертвый жираф.

Ничто не нашло решения, шепчет завиток пыли, когда я возвращаю тяжелый том на полку, тоже обросшую пылью. Ни тебе космического решения, ни тебе комического, черт подери. Чую: указатель меня выслеживает. В отместку немедленно выслеживаю его, хотя мне грустно видеть, что он слегка зачах – уже не тот, каким был.

– Ничто не нашло решения, – долдонит указатель.

– Ничего не разрешилось, – вторит природа.

Ищу утешения в облаках, стремительно меняющих форму: одна рыба, один колибри, один мальчик в маске и ластах, картинки минувших дней.

Беспрецедентная жара, и умирающий риф, и раскалывающийся на части арктический шельф – вот что не дает мне покоя. И Сэнди, то выныривающий из забытья, то исчезающий в нем снова, – он сопротивляется набегам бактериальных инфекций, а тем временем набрасывает схемы своих апокалиптических сценариев – прямо из чрева отеля “Сердце города”[24]. Мне слышно, как он думает, мне слышно, как дышат стены. Пожалуй, нужен перерыв, своеобразный антракт – выскользнуть из одного сценария, дать возможность развернуться какому-то другому. Нужно что-то пустяковое, легкое и абсолютно нежданное.

Несколько лет назад в театре “Ла Скала”, в антракте “Тристана и Изольды”, я искала сортир и нечаянно зашла в незапертый зал, где готовили к выставке костюмы Марии Каллас. Прямо передо мной было запоминающееся черное платье-кафтан, в котором она играла Медею в фильме Пазолини. Там же находились и ее широкое одеяние, и головной убор с покрывалом, несколько нитей тяжелых янтарных бус, богато расшитая риза – от нее требовалось, облачившись во все это, бегать по пустыне, а жара была такая, что Пазолини, по слухам, командовал съемками в одних плавках. Его Медея, хоть роль и была поручена самому выразительному сопрано планеты, не пела; этот факт мы с Сэнди сочли изящной хулиганской выходкой, которая внесла в великолепную актерскую игру Каллас диссонирующее напряжение. Я подержала в руках янтари, провела рукой сверху донизу по ее одеянию – тому самому, которое превратило ее в колхидскую колдунью. Дали третий звонок, и я поспешила в зал, и мои спутники не почуяли ровно ничего необычного. Даже не догадывались, что в пространстве антракта я прикоснулась к священным одеждам Медеи, к переплетению нитей, впитавших пот великой Каллас и незримый отпечаток ладони Пазолини.

Ничто не нашло решения, но я все равно сваливаю, – говорю, укладывая свой маленький чемодан. Набор вещей неизменный: шесть футболок “Электрик леди”, шесть комплектов нижнего белья, шесть пар носков с пчелами, два блокнота, травяной сбор от кашля, мой фотоаппарат, последние пачки слегка просроченной пленки “Полароид” и одна книга – “Собрание стихотворений Аллена Гинзберга”, в честь того, что его день рождения на подходе. Его поэзия составит мне компанию в коротком лекционном туре, который приведет меня в Варшаву, Люцерн и Цюрих, причем в дневное время я буду вольна пропадать в переулках, то знакомых, то неведомых, выводящих к нежданным открытиям. Недолгое созерцательное бродяжничество, маленькая передышка от ропота, от воплей большого мира. Улицы, где прогуливался Роберт Вальзер. Могила Джеймса Джойса – чуть выше на склоне холма. Серый фетровый костюм Йозефа Бойса, висящий без призора в пустой галерее.

В поездках отключаюсь от новостей, перечитываю стихи Аллена: его книга – безудержный музыкальный автомат, мощный, как водородная бомба – сохраняет все переливы его интонации. Аллен не отстранился бы от нынешней политической обстановки – нет, он мигом ввязался бы в схватку, вмешивался бы, вопия во весь голос, ободрял бы всех: будьте начеку, мобилизуйтесь, идите голосовать, а если обстоятельства потребуют, что ж, пусть с акций мирного неповиновения вас волокут в автозаки.

Преданность. Год ОбезьяныПреданность. Год Обезьяны

Когда я перемещаюсь от одной границы до другой, атмосфера передвижения приобретает свойства чего-то сверхъестественного. Дети кажутся мультяшными персонажами – бумажные куклы в малюсеньких курточках катят собственные чемоданы, украшенные эмблемами их собственных путешествий. Так и подмывает пойти вслед за ними, но я продолжаю свой путь, извилистым маршрутом добираюсь до назначенной мне конечной точки – Лиссабона, города, где ночь вымощена булыжником.

Там-то я встречаюсь с архивистами из Дома Фернандо Пессоа, и меня приглашают провести какое-то время в домашней библиотеке любимого поэта. Выдают белые перчатки – благодаря этой любезности я могу полистать некоторые из его любимых книг. На полках – детективы, сборники стихов Уильяма Блейка и Уолта Уитмена, а также принадлежавшие Пессоа бесценные издания “Цветов зла”, “Озарений” и сказок Оскара Уайльда. Пожалуй, библиотека Пессоа в большей мере, чем его собственные произведения, приподнимает покров над его душой: ведь у него было много литературных масок, и все эти сотворенные им авторы писали от своего имени; а эти книги покупал и любил сам Пессоа. Меня заинтриговало это маленькое открытие. Писатель лепит автономных персонажей, которые живут своей жизнью и пишут под собственными именами; их не меньше семидесяти пяти, и у каждого – своя шляпа и свой плащ. Как же нам узнать подлинного Пессоа? Разгадка перед нами: книги, которые принадлежали ему, уникальная библиотека, сохраняемая в идеальном состоянии.

У меня улучшается настроение, когда я записываю для устного архива стихотворение “Приветствие Уитмену”: его сочинил один из таких сотворенных Пессоа поэтов – Алвару де Кампуш. По совпадению, вчера вечером я читала посвященные Уитмену стихи Аллена, и библиотекари, охраняющие библиотеку Пессоа, как пастухи – стадо, страшно радуются, узнав об этом соединительном звене. Время бежит стрелой, и я не догадываюсь спросить, имеется ли у них хоть одна широкополая шляпа Пессоа – а лежат эти шляпы, предполагаю, в своих родных шляпных коробках, возможно, где-то в потайном встроенном шкафу, составляя компанию всевозможным пальто, которые он когда-то надевал на конспиративные ночные прогулки. Возвращаясь в отель, прохожу мимо его двойника: отлитый из бронзы, он, тем не менее, как бы срывается с места.

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 50
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?