мало принял? — растерянно предположил я, всматриваясь в резкие, заострившиеся черты лица мертвеца.

— Да хоть бы и каплю, я бы всё равно увидел, — уверенно заявил патологоанатом. — К тому же ты чуть не погиб, а значит, принял он достаточно.

Или просто оказался слишком восприимчив к неизвестной дряни.

Я продолжал скользить взглядом по телу Келлера, знакомство с которым едва не стоило мне жизни. Почему я так поздно его почувствовал? Почему не поднял тревогу сразу, как только поднялся на борт дирижабля?

Но вчера вечером я не ощущал искажений. Их просто… не было.

— А, ещё кое-что. Вот здесь. — С этими словами Шультен приподнял руку покойника и указал на внутренний сгиб локтя, подёрнутый багряным узором вен. Они бугрились под тонкой, будто пергаментной кожей, своим узором напоминая паучьи тенёта. — И на другой руке тоже. Не знаю, что он себе вколол, но оно чуть его не убило. Ещё до того, как его убил ты.

Свен улыбнулся, явно оценив собственную шутку, а меня вдруг забросило в воспоминания семилетней давности. Дождливый вечер, сырой, промозглый, мрачный.

Обычный для осени вечер, закончившийся страшной трагедией.

Я собираюсь сесть в кэб, чтобы отправиться домой, но Нильс нагоняет. Хватает за руку, вынуждая развернуться, и я раздражённо бросаю:

— Что?

— У тебя есть минута? — шевелит он губами и нервно озирается, словно опасаясь, что за нами наблюдают.

Я смотрю в светло-голубые глаза Польмана и вижу в них страх. Но почему-то мне не передаётся это чувство, я как и при каждой нашей встрече испытываю раздражение.

Когда-то мы были друзьями. Когда-то он был моим напарником. Но его свадьба с Терес не могла не повлиять на наши отношения. Я отпустил её — в мои планы не входило заводить себе жену-мученицу, а вместе с ней потерял и друга.

И напарниками мы быть перестали.

— То дело, что я вёл со Стенбоком в прошлом году… — его голос почему-то звучит неестественно хрипло. — О девушке-искажённой, которая, по словам её родителей, якобы ничего не принимала… У них не было средств ни на «Божественный нектар», ни на «Драконью эссенцию», ни уж тем более на «Жидкое пламя». И её нигде не регистрировали.

— Но искажённой она всё же как-то стала, — говорю я и бросаю вознице монету, чтобы дождался. Начинает накрапывать дождь, и мне совсем не хочется таскаться под этой моросью по улицам города в поисках экипажа.

— Стать-то стала, но мы со Стенбоком так и не смогли узнать, как. А пару недель назад… — Нильс снова оглядывается и, снова не обнаружив никого у ворот управления, хрипло продолжает: — У той девушки на шее проступали багровые вены. Мейст Шанц после вскрытия сказал, что эта одна из возможных деформаций, хоть я таких раньше не видел. Правда, у меня и опыта мало, и я тогда успокоился. А сейчас…

Шанц работал в управлении до Свена, и когда-то, наверное, лет сто назад, был неплохим патологоанатомом. Но с возрастом стал не только хуже слышать, но и хуже соображать. К счастью, его сменил Шультен пять лет назад.

— Ты что-то собирался сказать про пару недель назад, — напомнаю я Нильсу и чувствую, как за шиворот заползает холодная капля. За ней ещё одна и другая.

— Да, говорил! — спохватывается бывший напарник, а потом взволнованно продолжает: — Я встретил мальчишку, обычного чистильщика обуви, и знаешь, что у него увидел?

— Багровые вены?

— Именно! Сначала решил, что показалось — они были не такие, как у той мисти… Я бы сказал, не так сильно выраженные, но я стал за ним присматривать.

— И что? — Несмотря на неприязнь, которую испытывал к Польману, я заинтересовался. Даже морось, стремительно переходящая в дождь, больше не раздражала.

Только, возможно, самую малость сам Польман.

— И ничего! — с досадой отзывается Нильс. — Я несколько дней за ним следил, ждал, когда искажения начнут проявляться, но он вёл себя нормально, а вчера, когда юнец чистил мне обувь, я не заметил у него на руке никаких следов взбугрившихся вен.

И вот он снова меня раздражает.

— Тогда не понимаю, в чём проблема. Парень здоров — и это замечательно. — Я распахиваю дверцу кэба, намекая, что нам пора прощаться.

Но Нильс явно не собирается закругляться.

— Я не сдержался, стал его расспрашивать. Он испугался, я видел это по его глазам, но упрямо повторял, что не понимает, о чём я. А сегодня… его на углу Угольной улицы больше не было. Хотя до этого каждый день там работал.

Польман был слепо влюблён не только в Терес, но и в свою работу, и порой слишком увлекался. Тогда я подумал, что мальчишку он допрашивал с не меньшим увлечением, чем до этого за ним следил. Не удивительно, что паренёк испугался и решил больше не показываться на одной из центральных улиц Гратцвига.

— Нильс, мне пора, — говорю я, но Польман вместо того чтобы наконец отвязаться, впивается пальцами в рукав моего пальто.

— Мне кажется, за мной следят. — Его глаза болезненно блестят. — Я уже второй день чувствую сверлящий спину взгляд. У меня плохое предчувствие, Эндер.

— Ты говорил со своим напарником? — я невольно хмурюсь.

Польман мрачно усмехается:

— Он назвал меня параноиком, посоветовал успокоиться и перестать работать внеурочно. Ещё и высмеял, мол, я испугался какого-то мальца! Но я испугался не его, а… — Он резко качает головой, словно отмахивается от собственных слов. — Ладно, вижу, ты думаешь то же самое, что и Стенбок. Но я не