Чарли на секунду взглянул мне в лицо, затем яростно потряс головой и пальцем показал назад. Я кивнул и проследил взглядом, как он бежит к автомобилю, а потом решительно шагнул к дому. Еще каких-то два шага, и я был бы на крыльце, но чувствовал, что через эти два шага я окончательно лишусь рассудка.

Музыка окатывала меня волнами, от силы звука раскалывалась голова, а тело было близко к апоплексическому удару. Мои барабанные перепонки воспалились — так нещадно терзали их жестокие звуки. Было и еще кое-что, беспокоившее меня. Это началось с той минуты, как мы впервые услышали музыку еще у ворот. Медленно и почти незаметно гармония Вагнера разрушалась, мелодия становилась все более и более резкой, все громче звучали диссонансы. “Никто, — твердо сказал я себе, — никто в целом свете и представить не мог, чтобы дом сошел с ума”.

Возвращаясь к машине, я случайно взглянул на водительское сиденье автомобиля Эдди и заметил там какую-то бесформенную массу. Посмотрев туда еще раз, я краем глаза уловил какое-то едва заметное движение. Да уж, если дома не лишаются рассудка, то груда тряпья тем более не может двигаться по собственному желанию! Я открыл дверцу автомобиля и заглянул в него.

Пара раскосых бирюзовых глаз торжествующе встретила мой взгляд, однако в них не зажглось и искорки интереса.

— Привет, Сандра, — вежливо поклонился я.

— Сожалею. — Она робко улыбнулась. — Но, я боюсь, сейчас вы не сможете войти в дом.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Никто не сможет сейчас войти в дом — и никогда больше не сможет. — Она повернула голову и долгим взглядом уставилась через лобовое стекло на брызжущие электрическим светом окна. — Понимаете, — она перевела дыхание, — это было бы несправедливо по отношению к Эдди.

— Почему бы вам не перейти в нашу машину и не посидеть немного там? — предложил я. — Она больше вашей, а благодаря печке вы согреетесь.

Сандра одарила меня долгим изучающим взглядом, очевидно обдумывая предложение.

— Смогу ли я сесть на переднем сиденье, чтобы смотреть через лобовое стекло?

— Безусловно!

— И вы не тронетесь с места без предупреждения или что-то в этом роде?

— Я обещаю.

Неожиданно она вздрогнула и плотнее укутала плечи в тонкий плед.

— Печка — это прекрасно! — наконец решилась она. — Ну хорошо, я пересяду в вашу машину! Я помог ей выйти из автомобиля Эдди. Теперь она казалась мне и вовсе лишенной веса, словно изящная подвижная конструкция из елочных шариков, и настолько хрупкой, что я почти со страхом взял ее под руку. На лицах моих спутников я видел вопросительное выражение, пока они вылезали из машины и вежливо помогали Сандре устроиться на переднем сиденье. Чарли был занят тем, чтобы усадить ее поудобнее, а Лютер прошептал мне прямо в ухо:

— Это не музыка. Похоже, композитор сходит с ума! Я согласно кивнул.

— Сандра — она или в шоке, или чокнулась, но уезжать не хочет. Говорит, что должна следить за домом.

— Давайте тогда в машину и закроем окна! — прокричал он. — В любом случае это хоть немного приглушит звук.

Чарли сел впереди рядом с Сандрой, а мы с Лютером устроились на заднем сиденье. Мы плотно закрыли все окна, и музыка стала менее слышна.

Сандра тонкими, как спички, пальчиками откинула с лица длинные черные волосы, затем быстрым движением смышленой птички повернула ко мне голову.

— Замечательная печка, мистер Бейкер! Спасибо за то, что меня пригласили.

— Приятно видеть вас с нами, — глупо сказал я первое пришедшее в голову.

— Мне ужасно жаль, что я не могу пригласить вас в дом, — сообщила она тоном образцовой хозяйки. — Но это невозможно, вы понимаете? Теперь дом превратился из жилища в гробницу, и не уверена, что вид его доставит вам удовольствие.

Она посмотрела на Лютера и неожиданно улыбнулась ему.

— Привет, Лютер! Ты виделся на днях с Чарли?

— Пару раз, — осторожно сказал телохранитель.

— Он убил Нейла, ты знаешь? — Сандра все еще лучезарно улыбалась.

— Чарли?

— Да нет же, не сбивай меня с толку, Лютер! — Ее лицо озарилось счастливой улыбкой. — Я имею в виду Эдди, и ты это знаешь! Он все время твердил мне об этом! Он даже подбил одного шантажиста стащить у меня кое-какие вещи, и мне приходилось каждый месяц платить тому, чтобы он не проболтался Эдди. А Эдди все это время знал об этом! — Ей пришлось сделать паузу, чтобы перевести дух.

— Он собирался и меня убить, — доверительно сообщила она. — Но я догадывалась об этом, конечно же давно догадывалась. С того самого дня, как увидела первый раз этот дом.

Она отвернулась и через лобовое стекло вновь неподвижно уставилась на него. Так продолжалось несколько минут. Наконец она как-то по-птичьи дернула головой, повернулась к Чарли и лучезарно ему улыбнулась.

— Привет, Чарли!

— Привет, Сандра. — Он тоже улыбнулся в ответ.

— Не видел ли ты на днях Лютера? — " с интересом спросила она.

— Я все время его вижу, — сказал Чарли.

— Знаешь ли ты, что первое, что построил здесь Эдди, была эта ужасная ограда!

Она снова сделала поворот на сто восемьдесят градусов. Теперь она сидела спиной к Чарли и смотрела на меня.

— А потом он начал строить этот свой шедевр — дом! — Ее глаза на мгновение затуманились. — Дом, в котором было все — кроме любви, смеха и надежды. Эдди выстроил самую шикарную тюрьму в этом чертовом мире; однажды я сказала ему об этом, и он забился в рыданиях.

Она некрасиво сморщила носик.

— Он был маленьким сопливым придурком, вот кем он был! “Что с тобой? — кричал он на меня. — Чего ты еще хочешь? У тебя музыка в каждом углу, повсюду кондиционеры, где угодно ковры!” А я улыбнулась и сказала: “И муж, который бывает где угодно, кроме своего дома!” Итак, он выстроил тюрьму и заточил меня в ней — а через некоторое время даже стал забывать наведываться сюда с визитами.

— Где Эдди? — между делом спросил Лютер.

Она не услышала вопроса или не захотела ответить, замахав руками, словно принялась дирижировать лавиной звуков за стеклами автомобиля.

— Однажды он привел в дом какого-то немца. Его звали Виктор, он был просто огромным, с идиотской светлой бородой... Должно быть, стояло лето, потому что он все время потел. Ему было тридцать шесть, он был женат, имел четверых детишек и был гением в электронике. Я должна хорошенько припомнить все то, что говорил мне о нем Эдди, потому что это очень важно.

Она погрузилась вдруг в молчание и несколько минут смотрела на дом. Затем опять заговорила, но уже без прежней оживленности: ее голос стал глухим, с прорывавшимися временами хриплыми нотками горечи и страха.