Несмотря на настойчивые советы Берни, Джакомо и М.М. продолжали встречаться раз в неделю, хотя понемногу их любовь утихла и ослабла. Какая неосторожность! Однако складывается впечатление, что Казанова в то время всеми силами стремился в тюрьму. Некоторые его поступки самоубийственны, вероятно, это явилось следствием пережитого. Девять месяцев спустя Берни сообщает им из Вены, что больше не вернется в Венецию. Он велит продать все, что находится в его домике, который ему больше не пригодится. Прибыль от распродажи поступает к М.М., отнюдь не утешенной финансовой компенсацией. Наверное, этим был поставлен крест на ее мечтах о великолепной карьере в Венеции, а может быть, и в Париже, пробужденных связью с могущественным Берни. Они с Казановой поделили наличность и разошлись. Дело близится к концу: «мы теперь видались только у решетки; но она заболела, жизнь ее была в опасности. Я видел ее сквозь решетку 2 февраля, на челе ее была печать близкой смерти» (I, 815). Он снял скромную квартирку на Мурано – две комнаты с кухней. Письма к К.К. и к М.М., которая хворает все сильнее, слабеет, бредит, умирает: ее можно понять. Упустить такой случай, как Берни! В отчаянии Казанова обещает похитить ее и жить с ней, если она решится выздороветь. Это обещание вернуло ей здоровье, хотя, по правде говоря, оказалось пустым: Казанова тем временем влюбился в Тонину, хорошенькую пятнадцатилетнюю девушку – дочь той самой Лауры, которая раньше передавала ему письма от К.К.! Однажды вечером, очень поздно вернувшись от Брагадина, он попал в объятия едва прикрытой Тонины и немедленно излечился от своей печали. Краткая и жаркая связь, длившаяся двадцать два дня, возымела превосходное целебное действие: после извращенных и сложных махинаций М.М. – лечение простотой: девушка, не умеющая ни читать, ни писать. Хорошее настроение вернулось к нему в тот момент, когда переписка с К.К. и М.М. уже наскучила.

История М.М. завершается любопытным эпизодом. Джон Мюррей, британский посол в Светлейшей республике, заявил Казанове, что уже переспал с М.М. за пятьсот цехинов. Задетый за живое, Казанова ответил ему, что это невозможно. Тот стоял на своем. Они даже заключили пари и замыслили целую махинацию, чтобы проверить, действительно ли с М.М. занимался любовью английский посол. На поверку оказалось, что это была не прекрасная монахиня с Мурано, а шлюха, поставленная гнусным сутенером по имени Капсучефало. Ф. Марсо, всегда готовый сделать своего героя лучше, чем он был, восхищается тем, «в какие хлопоты вошел Казанова, чтобы спасти М.М. В этом человеке был рыцарь»[61]. На самом деле Казанова так долго и любовно пересказывает этот малоприглядный эпизод, что поневоле задаешься вопросом, не доставляет ли ему это удовольствие. Да, он упорно защищает М.М., но, на мой взгляд, более из неприятия, нежели из рыцарских побуждений. Может быть, ему просто хотелось убедиться, что она в конечном счете обычная потаскуха, которой каждый может распорядиться за деньги? В нем жило темное желание мести…

25 июля, вернувшись в свой новый дом на восходе солнца, Джакомо увидел, что дверь открыта, замок взломан, а все семейство уже на ногах в тот час, когда обычно еще спят. Под невнятным предлогом поиска контрабандной соли, спрятанной в дорожном сундуке, ищейки под руководством Великого Мессира Маттио Варутти провели обыск в его квартире, перевернув все вверх дном. Уверенный в своих правах, поскольку в сундуке находилась только одежда, принадлежащая графу Секуро, Казанова ничтоже сумняшеся решил отправиться к г-ну Брагадину, чтобы выразить протест против такого обращения и добиться возмещения ущерба. Он собирался подать жалобу, даже не подумав, что он и есть главный обвиняемый. Более прозорливый г-н Брагадин сразу же увидел в этом обыске почерк государственных инквизиторов, каким и сам был целых восемь месяцев, и посоветовал ему как можно скорее отправляться сначала в Фузину, а потом во Флоренцию. Не чувствуя за собой никакой вины, Казанова отказался. И зря, потому что на следующий же день, 26 июля, на рассвете его разбудил Великий Мессир в сопровождении тридцати – сорока полицейских и приказал передать ему все находящиеся у Джакомо личные бумаги и письма, принадлежащие другим лицам, одеваться и следовать за ним. Как всегда, Казанова не отказался от показухи, несмотря на серьезные обстоятельства. Возможно, именно в тот день показное было необходимо как никогда, если он не хотел упасть в собственных глазах. Он побрился, причесался, надел сорочку с кружевами и красивый камзол, накинул плащ, подбитый шелком, надел шляпу с белым плюмажем, словно отправлялся на праздник или на свадьбу. Его посадили в гондолу, отвезли в дом Великого Мессира и четыре часа продержали в комнате одного. Там было так жарко, что он наполнил мочой два больших ночных горшка. «Какое свинство!» – будут впоследствии восклицать прекрасные дамы, когда он станет приводить эту тривиальную физиологическую деталь, рассказывая в обществе о своем заключении и побеге. «Общество – не дама», – возражает он в своих «Мемуарах». Шутка неплоха, но не в этом главное. Надо подчеркнуть, что, по своему обыкновению, Казанова внимательно и объективно следит за реакцией своего тела. Удивление, вызванное угнетением, повергало его в сон, однако, доведенное до высшей степени, подействовало как мочегонное.

Вернувшись, Великий Мессир сообщил, что у него приказ посадить его в Пьомби. Они в гондоле причалили к тюремной набережной, вошли в здание, перешли через дворцовый канал по мосту Вздохов и оказались во дворце Дожей, где секретарь инквизиции, Доменико Кавалли, зачитал приказ о заключении в тюрьму и передал его стражу из Пьомби, Лоренцо Басадонна. Он поднялся по лестнице, прошел по коридору и очутился в жалкой и грязной комнатенке длиной двенадцать метров и шириной четыре. Это мрачное помещение было еще слишком просторным и красивым. Теперь его ввели в гораздо меньшую камеру, образовывавшую квадрат площадью менее 16 кв. метров. И вот он в тюрьме в свои тридцать лет.

Если верить Казанове, он ничего такого не ожидал. И все-таки… Как же он не понял, что некто Джанбаттиста Мануцци, льстивший ему, чтобы продать в кредит бриллианты и поддерживавший с ним якобы дружественные отношения и духовную близость, был на самом деле шпионом на службе инквизиции? Инквизиторы уже давно им интересовались, прекрасно осведомленные Джанбаттиста Мануцци, сочетавшего свое ремесло гранильщика со шпионством. В донесении от 11 ноября 1754 года, коварно отметив в начале, что Казанова – актерский сын (что отнюдь не являлось хорошей рекомендацией в Венеции, где любовь к театру была прямо пропорциональна презрению к актерам), Мануцци добавил, что Джакомо к тому же был священником, но отрекся от сана. Расстрига – этим уже все сказано! «Говорят, что он учен, но также говорят, что он ловок в каббалистике; он был введен к синьору Дзуане Брагадину на Св. Марине и лишил его многих денег; путешествовал в Англию; был в Париже, где обхаживал кавалеров и дам, от которых получал незаконные прибыли, ибо в его обычае жить на чужой счет и наставлять доверчивых людей, предававшихся распутству, поощряя их разнузданные страсти. Он игрок, поддерживает отношения с благородными патрициями, иностранцами и людьми всякого сорта… Синьор Бенедетто Пизани сказал мне, что упомянутый Казанова “краснобай”, который благодаря своей лжи и красивым словам живет на чужой счет; что он разорил синьора Дзуане Брагадина, у которого выманил много денег, заставив поверить, что явит ему Ангела Света. Удивительно, что человек, занимавший в наших краях столь высокое положение, попался в сети этого обманщика»[62]. Нечего сказать: Мануцци был хорошо осведомлен и многое знал, хотя более чем вероятно, что, как и все шпионы, и как впоследствии сам Казанова, добавлял от себя, чтобы инквизиторы расщедрились. За этим донесением последовали другие, дополнившие портрет Казановы. Донесение от 17 июля 1755 года просто ужасно: «Мне удалось узнать от дона Джобатта Дзини, из церкви Св. Самуила, что Джакомо Казанова помимо своих многочисленных знакомств с благородными патрициями сговаривается с некоторыми из них, чтобы вовлечь в игру иностранцев и выманить у них деньги. Говорят, что Казанова нечист в игре. Упомянутый Казанова уверяет, что не умрет, но что Святой Бернард явится за ним и отведет по Млечному Пути в края Адептов, где живет Легисмарк. Своими дьявольскими измышлениями розенкрейцеров, Ангелов Света он оказывает некоторое влияние на людей… чтобы вытягивать из них деньги. Упомянутый Казанова проповедовал учение Эпикура. Своим обманом и болтовней он вовлекал людей в распутство и в прочие виды наслаждения. Он снова водит дружбу с Брагадином, надеясь, по возможности, проесть остатки его состояния… Получив эти сведения, я добился от Казановы, чтобы он обсудил со мной упомянутое учение. Он сообщил мне, что сумел втереться в доверие к герцогу Грилло, который посещает Водную лавку “Аль Бузо”; вел с ним речи в этом роде с целью понемногу склонить его к химии, заставив поверить, будто он умеет составлять универсальный порошок, и убедив его затем, что он не умрет, а мягко перенесется к Адептам… Поименованный открыто похваляется тем, что лукавит в игре, что он вольнодумец, ни во что не верит, что касается религии, и запросто может входить в доверие к людям и их обманывать… Общаясь с упомянутым Казановой, признаешь, что он объединяет в себе неверие, обман, похоть и сластолюбие до такой степени, что это внушает ужас»[63].