Порция вздернула подбородок и неспешно вернулась в дом. Из парадной двери выглянул Дид. Когда она вошла, он запер замки. До Порции донесся шорох с лестницы для слуг – из коридора кто-то выглянул посмотреть на нее.

– Хетти, – прошептала она, внезапно очнувшись. Хетти обняла ее за талию и забормотала:

– Вы просто устали, вы не в себе, я позову врача.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу никакого шума.

– Порция? Что происходит? Опять дурные новости?

О Господи! Проснулась мать. Стоит на галерее, на плечах шаль, седые волосы выбились из-под чепца, в глазах слезы. Нет, Порция не может заниматься сейчас матерью.

За дело взялась Хетти:

– Миссис Страуд, я хочу послать за доктором. Леди Эллерсли не в себе.

– Да-да. Если вы так считаете, то надо послать. – Мать спустилась по лестнице и потрогала лоб Порции. – Она вся горит.

– Я хочу лечь! – Порция направилась к своей спальне. Остальные потянулись следом.

– Я принесу тебе снотворный порошок. – Голос матери вдруг зазвучал как в прежние времена. – Нельзя бродить в темноте, дочка. Леса вокруг Уорторн-Мэнора опасны. Там бывают цыгане. А если бы ты упала в озеро, кто бы тебя спас? – Видимо, мысли миссис Страуд унеслись далеко в прошлое.

– Я не хочу порошок, мама. Я ненавижу лауданум, в нем опий. – Она забралась в постель, легла на спину и закрыла глаза. Скорее бы они все ушли и оставили ее в покое.

– Я думаю, ваша мама права, – снова вмешалась Хетти. – Нельзя рисковать. Вы опять можете уйти на улицу.

– Никакого опия.

– Тогда надо врача, – с триумфом в голосе объявила Хетти.

– Отлично. Но не думай, что он скажет тебе спасибо за то, что ты вытащишь его из постели среди ночи из-за ерунды.

Но доктор, похоже, не думал, что это ерунда. Он осмотрел Порцию, задал массу вопросов и поставил диагноз: легкая лихорадка, – хотя он и не разобрался в ее причинах.

– Меня беспокоит ее душевное состояние, – заявил он миссис Страуд. Порция тем временем закрыла глаза и притворилась, что спит. – Она ведь уже не молоденькая девушка, а у нее нет ни мужа, ни детей. Иногда женщина, которой не удалось выполнить свои материнские функции, впадает в меланхолию. Может развиться истерия. Вы не замечали у нее сильных перепадов настроения, беспричинных слез, криков?

Порция сжала кулаки и прикусила язык. Истерики? Она действительно закатит ему истерику, если он не уберется из ее дома! Порция едва дождалась, пока он выйдет из комнаты, села в постели и закричала:

– Я больше не желаю видеть этого человека!

– Но, Порция…

– Да-да, мама! Я говорю серьезно. Неужели нет никого помоложе? Современнее? Кого-нибудь, кто не считает, что участь женщины – только плодиться и размножаться?

Миссис Страуд пришла в изумление:

– Но доктора Брайанта тебе порекомендовала ее величество!

– Мне все равно. Я не хочу его видеть. Я не представляла, что у него в голове такие мысли, а уж тем более, что он станет высказывать их вслух!

Хетти и миссис Страуд переглянулись, и Порция поняла: они решили, что доктор прав. Это еще сильнее разозлило ее, но в глубине души она знала: доктор Брайант высказал общепринятое мнение. Наверное, ее разозлил контраст между тем, что говорил доктор, и высказываниями Минни Давелл.

Минни не желала заключать себя в узкие рамки той судьбы, которая ей была предназначена обществом. Порция восхищалась ею. И завидовала ей.

– Лучше бы я никогда его не встречала, – прошептала она.

– Его? – повторила за хозяйкой Хетти.

– Лучше бы я никогда не ходила в клуб «Афродита». Я была бы всем довольна, как раньше.

– Вы снова будете всем довольны, – утешила ее Хетти. – Попытайтесь заснуть, миледи. Давайте уйдем, миссис Страуд. Вам тоже надо лечь. Уже поздно… или очень рано. Утром миледи должна быть на открытии памятника.

– Памятника? – Голоса удалялись.

– Памятника лорду Эллерсли, помните?

– Никто мне про это не говорил.

– О, миссис Страуд, конечно, вам говорили.

Порция почти задремала, но вдруг ощутила, как холодная рука коснулась ее лица.

– Мама! Что ты здесь делаешь?

– Тише. Я принесла тебе чашку молока, – прошептала миссис Страуд. – Оно поможет тебе заснуть, Помнишь, когда ты была маленькая, я всегда приносила тебе теплое молоко? И пела тебе песенки. Хочешь, я снова спою тебе?

Глаза Порции наполнились слезами. Мать очень изменилась, она давно уже стала на себя не похожа. Иногда Порции казалось, что это какая-то незнакомая ей женщина. Она так боялась того момента, когда разум совсем оставит мать. И кто тогда будет помнить ее первые шаги, первые слова, ее жизнь до того, как она сделалась достоянием нации?

– Выпей молока, – сказала мать и сунула ей в руку чашку. – Только не пролей.

Порция была так расстроена, что почти ничего не чувствовала. И только выпив все до капли, она заметила на лице матери удовлетворенное выражение и поняла, что та дала ей снотворное.

– О Боже! Мама! Зачем ты? – закричала Порция и отшвырнула чашку.

– Тебе надо поспать. – В голосе матери звучала обида. – Мама лучше знает, что нужно.

– Сколько порошка ты положила?

– Немного. Обычную дозу. Ты поспишь, а утром тебе станет лучше. Вот увидишь.

Порция застонала.

– Завтра надо открывать памятник лорду Эллерсли. Я должна быть в Грин-парке с Викторией и Альбертом. Там будут все. Пара придет в бешенство, если я не сделаю все, как надо. О, мама, как ты могла? Хетти!

Пока послали за Хетти, пока она прибежала, наркотик уже начал действовать. Пухлое лицо Хетти расплывалось перед глазами Порции, она пыталась поднять руку и не могла.

– Я должна быть там завтра, Хетти. Пожалуйста, проследи, чтобы я проснулась вовремя. Хетти…

– Я хотела, как лучше, – ворчливым тоном заявила миссис Страуд.

– Сколько вы ей дали?

– Обычную дозу. Один порошок. В лесу очень опасно.

– Я знаю. Миледи? Миледи, все будет хорошо. Я прослежу, чтобы вы проснулись вовремя. Миледи?

Голос Хетти таял и вскоре совсем умолк.

Хетти долго сидела у кровати и смотрела на свою спящую хозяйку. Миссис Страуд дала ей не так много опия, как боялась Хетти, но горничная все равно тревожилась и боялась уйти. Если повезет, то к утру все пройдет. Конечно, можно передать извинения, заявить, что у леди Эллерсли жар, но она очень расстроится, если до этого дойдет. В последнее время Порция особенно боялась вызвать недовольство королевы, как же ей пропустить открытие памятника собственному мужу…