Не успели советские зимовщики проводить американских коллег, как 31 января на рейд «Мирного» пришло судно австралийской экспедиции «Тала Дан», направлявшееся к станции «Моусон». И вновь гости захотели ознакомиться с советской станцией «Мирный». Наше руководство вновь радушно открыло все станционные помещения. Гости осмотрели «Мирный», его лаборатории и хозяйство. Особенно детально австралийцы осматривали новые вездеходы «Пингвин», которые были переделаны из бронетранспортеров. Не последнюю роль в развитии любознательности иностранных коллег сыграло то, что на ярко-оранжевых корпусах новых машин кроме отштампованных краской пингвинов были нарисованы зеленые сердца, пронзенные желтой стрелой. Кому пришла столь «гениальная» мысль: привезти в Антарктиду списанные бронетранспортеры, как бы скопированные с советских самоходок САУ, правда без орудий, крайне раздражавшие наших недавних союзников во Второй мировой войне, к тому же носившие военную символику? Команда сопровождения объяснить этою не смогла. А советские зимовщики — и тем более. Но и американцы, и австралийцы встревожились!

С 1960 по 1990 год СССР провел более 20 экспедиций по исследованию Антарктиды, постоянно сохраняя здесь около 10 постоянно действующих полярных станций. При этом несколько научных станций из ранее открытых были законсервированы, но полностью готовы к приему полярников. «Оазис» был законсервирован в конце 1958 года, «Пионерская» и «Советская» — в начале 1959 года. В 1968 году на острове Ватерлоо (архипелаг Южно-Шетландские острова) вблизи Антарктического полуострова была создана советская станция «Беллинсгаузен». А в начале 1971 года на берегу Отса, станция «Ленинградская». Если не рассматривать эти законсервированные станции как запасные опорные пункты для дальнейшего освоения, а вернее — закрепления за СССР антарктических пустынь, то столь короткий срок жизни и частую консервацию наших антарктических станций, в отличие от иностранных полярных станций, весьма сложно объяснить.

Сразу же после окончания Второй мировой войны Великобритания, Аргентина и Чили продолжили закреплять свои позиции в районах Земли Греэма. И не только политическими или военными средствами. Например, в первый же послевоенный год в дипломатическом мире разгорелся скандал, связанный… с филателией. Первую «горящую спичку» сюда по старой памяти бросила Великобритания.

1 февраля 1946 года британская Королевская почта выпустила в обращение серию из восьми марок. На семи из них были изображены Фолклендские острова (в Аргентине их называют Мальвинскими), за право владения которыми Лондон давно и яростно спорил с Буэнос-Айресом, а на восьмой — карта Антарктиды. Судя по рисунку на крошечном зубчатом квадратике, весь ледяной континент принадлежал Великобритании. Еще с начала XX века! Почему?

Дело в том, что вышеупомянутыми специальными Королевскими указами от 1908 и 1917 годов англичане объявили все антарктические острова «независимой землей» и передали их в управление британской администрации на Фолклендских островах. Одновременно сюда же были включены все территории Антарктики к югу от 50-й южной параллели, расположенные между меридианами 20 и 50 градусов западной долготы (в море Уэдделла), а также антарктические территории между меридианами 50 и 80 градусов западной долготы к югу от параллели 58 градусов (район Антарктического полуострова). Правда, если взять увеличительное стекло, то несложно заметить, что это была не вся Антарктида, а лишь ее часть, непосредственно соседствовавшая с побережьем Аргентины. Но чтобы рассмотреть это на марке, действительно было необходимо иметь сильное увеличительное стекло.

Однако у Буэнос-Айреса на этот счет всегда было особое мнение, о котором со временем можно будет написать не одну книгу. Возможно так и будет сделано! Но пока вернемся к нынешней теме.

Длительная испанская колонизация Аргентины (тогда генерал-губернаторство Ла-Плата) значительно укрепила антибританские настроения здешнего населения. В 1806–1807 годах после нескольких попыток англичан высадить десанты на территории генерал-губернаторства, появились так называемые Ла-Платские вооруженные силы, которые одержали первые победы над британскими регулярными войсками. И все же во время утверждения капитализма в Аргентине англичане успешно внедрились в аргентинское железнодорожное строительство, сооружение портов и телеграфных линий. Фактически уже к Первой мировой войне они установили контроль над ключевыми отраслями аргентинской экономики. Но начало и дальнейший ход двух мировых войн значительно ослабил это влияние и позволил аргентинцам иметь собственный государственный курс. При этом профашистские настроения в политическом руководстве Аргентины установились еще в начале 1930-х годов и продолжались практически 30 лет. Особенно они были сильны, когда у власти находился диктатор генерал А.П. Хусто. Но в промышленности Аргентины более 80 процентов предприятий и более 50 процентов внешней торговли принадлежали англичанам. И сменившие генерала Хусто президенты Р.М. Ортис и Кастильо, внешне поддерживая антифашистский курс Аргентины, стали успешно выдавливать из страны англичан. При этом, именно во время Второй мировой войны экономические дела Аргентины неожиданно пошли в гору. Например, если в 1939 году здесь насчитывалось 54 тысячи промышленных предприятий, то через 10 лет их было уже 82 тысячи. Рост национальной промышленности налицо. За этот период аргентинцы правильно оценили и успешно использовали военные неудачи англичан в Европе в начале Второй мировой войны и повели бескомпромиссную борьбу с засильем британского влияния в национальной экономике. В короткий срок они практически вытеснили англичан из промышленности и транспорта. Но при этом, не забывая времена Хусто, установили особые государственные отношения и с нацистами.

По весьма странному стечению обстоятельств в те годы торговля некими видами стратегического сырья заметно пополнила государственную казну Аргентины. Похоже, аргентинцам удалось получить отменные «десятины», как от прижимистых, но вынужденных принимать условия Аргентины, военных противников Гитлера, так и собственно от щедрот рейха. Аргентинская разведка своевременно выяснила, что очень скоро и американцам, и нацистам понадобятся новые источники добычи урановой руды. И это могло стать еще одним приличным источником для национальной финансовой копилки.

Скорее всего этому способствовало начало реализации планов уранового проекта Третьего рейха. Ведь в январе 1939 года датский профессор Нильс Бор выступил в Вашингтоне на V конференции по теоретической физике и сообщил об успешной работе по расщеплению урана германских физиков Отто Гана и Фрица Штрассмана. Они установили, что ядро урана находится в неустойчивом состоянии и при определенных внешних условиях может делиться на две части, при этом выделяется огромное количество энергии. В середине апреля того же года немецкий профессор Вильгельм Ханле предложил схему тепловой машины, которая бы использовала энергию, выделяющуюся при расщеплении урана. Это предложение обсуждалось 29 апреля 1939 года на заседании Научно-исследовательского совета при рейхсминистре образования. Здесь же была сформирована группа ученых под руководством профессора Абрахама Эзау. Основной задачей данной группы являлась разработка атомного реактора. А первым практическим шагом — запрет вывоза из рейха урана в любых соединениях. Тогда же в имперское Министерство вооружений Альберта фон Шпеера обратились с письмом профессор Гамбургского университета Пауль Гартек и его ассистент Вильгельм Грот. По их мнению, последние открытия в ядерной физике предвещали создание взрывчатого вещества, которое по своей разрушительной силе во много раз превзойдет обычную взрывчатку. Ко всем предложениям высшее руководство фашистской Германии отнеслось весьма благосклонно. Уже 26 сентября 1939 года в Берлине, в Управлении армейских вооружений, прошло совещание ведущих физиков Третьего рейха, где Гартека активно поддержали Вальтер Боте, Вайцзеккер Ганс Гейгер, Вернер Гейзенберг и Дибнер. Закономерным результатом стало решение создать Урановое общество, которому и предстояло реализовать планы уранового проекта. Координационным научным центром соответствующих исследований стал Физический институт Общества кайзера Вильгельма, выполнявший в те годы роль германской Национальной академии наук.