Мы беседовали с подполковником Виктором Фельком. Вот что он рассказал:

«Это была смешанная комиссия. Там были представители от части, представитель ОБСЕ был, подполковник из Испании, от комендатуры были представители. И представители от командования боевиков этого фронта восточного направления».

В комиссии не было ни одного представителя федеральной власти. В очередной раз ответственность за происходящее пытались свалить на военных. Дескать, закончится все хорошо, можно раструбить о правильности принятого решения. Что-то не заладится — так во всем военные виноваты. Мол, привыкли у себя командовать. Но почему так интересовались этой проблемой в ОБСЕ? Ведь в каждой переговорной группе были их представители. Причем во время первой чеченской кампании, как только начинались переговоры с боевиками, сразу же приезжали европейские наблюдатели. По виду это были малоприметные люди, но с очень внимательным и цепким взглядом. Подобный представитель постоянно ездил и с подполковником Фельком.

Рассказывает Виктор Фельк:

«Он не первый раз был, он русский хорошо знал, русский, французский, немецкий. Специально, как представитель, он изучал язык для того, чтобы можно было именно быть представителем ОБСЕ».

Многие представители ОБСЕ были профессиональными военными. Очень хорошо знали русский язык. За месяц-другой так не научишься. Для этого потребуется не один год. Вряд ли обычному строевому офицеру любой европейской страны предоставили бы такую возможность. Они вникали во все, что происходило на их глазах. Особенно, если это касалось военных вопросов. Их с особым радушием встречали боевики. Чем на самом деле занимались эти люди, было неизвестно. Возможно, это — одна из тайн той войны.

Поездки российских офицеров по населенным пунктам и выступления на митингах оказались довольно полезными. Люди начали сдавать оружие. Обычно это происходило подобным образом. На окраине села проводили митинг. На нем выступали представители российских войск, кто-то из полевых командиров боевиков. Говорили, что необходимо завершить войну, покончить с боевиками и восстанавливать мирную жизнь. С военнослужащими 34-й бригады чаще всего ездил командующий юго-восточным направлением боевиков Хункар-Паша Исрапилов. Кстати, в свое время он сам служил во внутренних войсках Советского Союза.

Рассказывает подполковник Виктор Фельк:

«Командующим юго-восточным направлением был Исрапилов Хункар-Паша. Он был такой требовательный командир. Они все подчинялись ему беспрекословно. Поэтому что как он скажет, так все и будет. Но он вел себя предупредительно, такой был дружелюбный, и так вроде готов тоже к мирному исходу всего, всех событий».

На митингах Исрапилов всегда говорил на чеченском языке. Среди офицеров 34-й бригады чеченский никто не знал. Правда, полевой командир уверял военных, что агитирует исключительно за мир. Но после одной из таких речей Исрапилова в Новогрозненском к старшему лейтенанту Николаю Петелину подошел пожилой чеченец.

Рассказывает старший лейтенант Николай Петелин:

«Ко мне подошел чеченец сзади и спросил: «А ты знаешь, о чем говорит вообще Хункар-Паша перед тем, как выступает?» Я спрашиваю: «О чем?» Он говорит: «Он предупреждает, что если кто будет сдавать много оружия, они потом вечером подойдут и разберутся по-своему с теми». То есть он разрешил им сдавать норму, какую имеет право население местного поселка сдавать. То есть, допустим, имеет право сдать два автомата».

Но чаще всего приносили очень старое оружие. Например, карабины Симонова и винтовки Мосина еще времен Великой Отечественной войны, старые раскладные ружья, которые, возможно, использовали еще в конце XIX века. Вряд ли из них можно было стрелять. Это была обычная рекламная кампания. Люди демонстрируют свое стремление к миру и доказывают, что никакого оружия у них нет, раз сдают такие раритеты. При этом избавляются от старого, ненужного.

Так называемая добровольная сдача оружия продолжалась, пока в Москве не придумали новую идею. Чтобы ускорить этот процесс, оружие решили выкупать у населения. Полевые командиры тут же поддержали такое предложение. Воплощать его в жизнь поручили военным.

Рассказывает подполковник Валерий Швигель, начальник штаба 34-й бригады внутренних войск:

«Привезли упаковку где-то примерно метр на метр, ну, кубический метр, запаянный в целлофане. Там было 100 миллионов новых российских денег. И так как мы жили в поле, в окопах, то вот эта пачка, даже не пачка, такой большой блок, он лежал под моей кроватью. Ни сейфов, ничего у нас, естественно, не было в полях. Вот так. Вот так смешно хранились 100 миллионов».

(Следует заметить, что речь шла о деноминированных рублях, которые ходили в России до 1997 года. Каждая тысяча таких рублей в 1997-м обменивалась на 1 рубль).

Как командир бригадыВалерий Швигель был категорически против выкупа оружия у населения. К тому же все удивлялись, откуда в стране появилось такое огромное количество наличных денег? Ведь 34-я бригада была не единственной частью, куда привезли денежные кубометры. Между тем офицерам и прапорщикам месяцами не выплачивали денежное довольствие и командировочные, объясняя, что в бюджете для этого не хватает денег. При этом все попытки узнать в штабе группировки о происхождении этих денег также оказались безрезультатными. Командование федеральных сил в Чечне просто поставили перед фактом — получить и распределить. До сих пор это остается одним из самых больших коммерческих секретов той войны. Ну а дальше все развивалось по правилам бизнеса. Даже определения использовали не совсем привычные в то время для военного лексикона.

Рассказывает старший лейтенант Николай Петелин:

«Мы получили из Ханкалы, привезли прайс-листы, где были указаны цены на оружие. Сейчас уже я досконально все не помню, но помню, что самая дорогая была снайперская винтовка Драгунова, порядка миллиона, и автомат Калашникова, пулемет Калашникова и пистолет Макарова очень дорогие были. Дальше уже пошло по ниспадающей. Ну, там были перечислены основные виды вооружений, вплоть до гранаты, тротиловой шашки».

Я держу в руках этот прайс-лист. Ничего сложного. Будто крупу продают и покупают. И так решался вопрос сохранения человеческих жизней и выплаты значительных денежных сумм. Следует отметить, что местные жители сразу же принялись сдавать оружие. Наряду со старым, еще времен Великой Отечественной войны, часто приносили и современные образцы. Правда, в большинстве своем это оружие было неисправным.

Рассказывает майор Юрий Гулай, начальник инженерной службы 34-й бригады внутренних войск:

«Берешь гранату, выдергиваешь чеку и бросаешь. Граната не подрывается. То есть 70–80 % было гранат, которые, можно так сказать, были заводским браком. То есть они были не боевые. То есть они брали гранату, которая не взорвалась, вставляли опять назад чеку, приносили и нам ее сдавали».

Многие местные просто ходили по местам, где происходили бои, и собирали любое оружие или его детали, чтобы попытаться их продать. В прайс-листе не говорилось, в каком состоянии должно быть оружие или боеприпас. И этим очень искусно пользовались местные жители. Причем не только, когда речь заходила о гранатах. Иногда автоматы или пистолеты приносили полностью обгоревшие. Взамен требовали выплатить деньги как за целый. Бойцы из спецназа рассказывали, что одно время была проблема с одноразовыми гранатометами. Они не стреляли. В бою разбираться было некогда, и их просто выбрасывали. Местные жители принесли на продажу много таких гранатометов.