Он смотрел на нее, пока она не дошла до середины луга, и только тогда отвернулся. Томас кончил завтракать и вновь начал осматривать проделанную Артуром работу, неодобрительно покачивая головой. Черт бы его побрал! Голодный, Артур пошел туда, где Томас оставил корзинку. Одно яйцо, полусъеденный бисквит и маленький кусочек козьего сыра — вот и все, что осталось. Артур бросил взгляд на Томаса.

Он мог бы поклясться, что этот старый пес смеется.

Обстоятельно покритиковав умение Артура — естественно! — Томас снова оставил его, а вернулся за ним, когда солнце начало клониться к западу. Артур, морщась от боли в непривычных к труду мышцах, собрал свои орудия труда. Он был абсолютно уверен, что ноги ни за что не перенесут его через луг, тем более по изрытой дороге. Но вот в чем он вообще не сомневался — это в том, что Томас Маккиннон никогда не узнает, как ему больно. Ему как-то удалось взвалить инструменты на спину. Ему как-то удалось улыбнуться Томасу с таким видом, будто он мог бы проработать еще не один час. И как-то ему удалось зашагать бодрым — как он надеялся — шагом.

По дороге Томас подозрительно поглядывал на него. Артур знал — Томас надеется, что он вот-вот рухнет, и, честно говоря, он и сам ожидал, что так оно и будет. В тщетной попытке скрыть свое состояние он попробовал отвлечь Томаса разговором.

— Кажется, земля здесь плодородная. Она может прокормить много голов скота, — весело заметил он.

Томас удивил Артура тем, что громко рассмеялся в ответ.

— На этой земле не вырастишь и боба, — презрительно процедил он. — Коровы хилые, а ячмень родится раз в пять лет. Да, Фрейзер Маккиннон был дураком — купил много коров, а земля эта может прокормить только овец.

Фрейзер… Услышав это имя, Артур споткнулся. Так же звали человека, у которого Филипп купил землю, а потом и скотину. Нет, не может быть… Фрейзер — это Фрейзер, а здесь Маккинноны.

— Он покойный муж Керри. Почти год как помер.

Смешно предположить, невообразимо просто, что это один и тот же человек! И потом, его Фрейзер жив, здоров и задолжал банку кучу денег.

— Небольшая часть земли клана Маккиннонов в этой долине принадлежала моему родственнику Фрейзеру, — начал обстоятельно объяснять Томас. — Он-то и купил коров — таких хилых, что почти все стадо передохло от лихорадки. А те, что остались, до сих пор ни разу не телились. Если рынок позволит, мы продадим коров — если они отелятся — и купим столько «черных морд», сколько сумеем. А до тех пор придется продержаться.

Состояние рынка домашнего скота в Шотландии не относилось к предметам, в которых Артур хоть что-то понимал, за единственным исключением — что овцеводство возобладало здесь над большинством отраслей сельского хозяйства. Это он знал потому, что клиенты «Братьев Кристиан» усиленно вкладывали деньги в будущие рынки овец.

Артур размышлял над тем, что услышал от Томаса.

Если «его» Фрейзер потерял свое стадо, тогда понятно, почему он не выплачивал долги. И если предположить, что для восстановления поголовья требуется два-три года, тем более понятно, почему платежи не поступали в течение нескольких лет. И все же совпадений слишком много. Но как же могло получиться, что он ступил на землю Филиппа таким причудливым способом? Нет, это невозможно.

Так просто не бывает.

Сначала Томас проверил, положил ли Артур орудия своего труда на место, а потом показал ему насос, где можно вымыться. Только после этого ему разрешили войти в «белый дом» — так он стал его называть, — где его встретил запах свежеиспеченного хлеба, от которого у него потекли слюнки. Желудок его вдруг возопил от голода, он устало побрел на кухню, улыбнулся просиявшей при виде его Мэй и равнодушно пожал плечами, когда явно раздраженный Большой Ангус заворчал, увидев его.

Мэй указала ему на деревянную скамью у стола.

— Я думала, вы никогда не придете, — весело прощебетала она. — Керри пошла, проведать Филберта Маккиннона — у него зубы болят, — но если хотите, пока съешьте куллен скинк.

Артур не имел ни малейшего понятия о том, что такое «куллен скинк», но восторженно воскликнул:

— С огромным удовольствием! — И с трудом удержался, чтобы не выхватить из рук Мэй дымящуюся миску.

Когда он с наслаждением проглотил — отвратительно быстро — то, что оказалось превосходным рыбным супом, глаза у него начали слипаться, но гордость требовала, чтобы он принял трубку, которую протянул ему Большой Ангус. Он втянул дым, мгновенно позеленел и тут же предположил, что имеет редкое удовольствие вдыхать торф.

— Отличная смесь, — прохрипел он, борясь с кашлем.

Томас с Ангусом обменялись понимающими улыбками и продолжили свой разговор. Артур вскоре перестал воспринимать его смысл; их речь пестрела гэльскими оборотами и словами, казавшимися ему иностранными. Он слушал прокуренный голос Томаса, и с каждой новой гэльской фразой, проникавшей в сознание, веки его тяжелели. Он спрашивал себя, когда же появится Керри. Последнее, что он услышал, — как Большой Ангус говорит о каком-то бедолаге, которого согнали с его земли овцеводы.

Чья-то рука похлопала его по плечу, и он, встрепенувшись, поднял затуманенные глаза. Это, конечно, Томас, и на лице его он увидел то, что иначе как кривой ухмылкой назвать было нельзя.

— Ступай-ка ты спать, малый. Завтра у нас работы больше обычного.

Рывком Артур принял сидячее положение и скривился, потому что все его мышцы обожгло точно огнем.

— Наверняка все опять начнется в какое-то несусветное время.

Большой Ангус фыркнул; Томас с ухмылкой откинулся назад.

— Да уж, придется встать пораньше.

— Великолепно, — протянул Артур и, неожиданно поняв, что ноги вполне могут выдержать его вес, встал из-за стола. С каждым шагом он все крепче сжимал челюсти — больше из-за смешков, которые слышались у него за спиной, нежели от боли во всем теле.

Он дотащился до узкого коридора, остановился, чтобы потереть спину, и тут заметил тонкую полоску света, проникавшую в коридор из отведенной ему комнаты.

Керри.

Она по-прежнему оставалась в его мыслях, маячила в углах сознания. Деревянной походкой он направился к приоткрытой двери и остановился там, с облегчением прислонившись плечом к косяку. Из последних сил он сложил руки на груди и уставился на изысканное зрелище, которое предстало его взгляду.

Керри стояла на четвереньках, подняв вверх свою круглую попку и сунув голову под кровать, на которой он спал предыдущую ночь. Вот она вылезла из-под кровати, держа в руке маленькую жестяную коробку, и, сидя на корточках, открыла ее и вынула оттуда пачку писем. Развернув первое письмо, она машинально покосилась на дверь.

Ее крик заглушил звук жестяной коробки, покатившейся по полу.

— Господи, как вы меня напугали, — проговорила она, задыхаясь и прижимая к груди кулачок.

— Примите мои искреннейшие извинения. Я не знал, что вы… — он лениво кивнул на кровать, — здесь. Она мгновенно вспыхнула.