— Янн, это Марианна, моя новая подруга. Марианна, это Янн, мой самый старый друг.

— Bonjour[111], — выдавила из себя Марианна. Да что же с ней такое?

— Enchanté, Mariann[112], — пробормотал Янн.

Они молчали и просто глядели друг на друга. Внутри у Марианны все замерло. В голове воцарилась пустота.

— Да что случилось? Вы что, окаменели?

Он был немного выше ее, и в его глазах за стеклами очков она увидела море. Рот, две слегка изогнутые волны, прильнувшие друг к другу, вторящие очертаниям друг друга. Ямочка на подбородке. Бесчисленные глубокие морщинки, расходящиеся как лучи от уголков его светлых глаз. Эти глаза улыбались и влекли Марианну к себе.

— Думаю, мне пора.

Марианна едва сдерживалась, чтобы в панике не броситься домой. Она почувствовала, как лицо ее начинает расплываться в глупой, неудержимой улыбке; поспешно прикрыв рот рукой, опустив голову, она кинулась в дом.

Переодевшись, она испытала большое искушение незаметно ускользнуть, даже не сказав «kenavo». Но тут вспомнила, что ее сумочка осталась на террасе, и размеренным шагом вернулась к Паскаль и ее другу попрощаться.

Нервно схватив сумочку, она не решилась даже взглянуть на Янна. Однако, когда она торопливо потянула сумку за ручку к себе, сумка раскрылась и из нее выскользнула ее любимая изразцовая плитка с изображением Кердрюка.

Янн ловко поймал ее и поднес к свету.

— Да это же… — Он изумленно смотрел на подпись.

— Это одна из первых плиток, которые ты расписал видами Кердрюка! — восхитилась Паскаль.

Янн протянул Марианне изразец. Когда та хотела взять плитку, их пальцы соприкоснулись. Она ощутила слабый, отозвавшийся теплом во всем теле удар тока, а заглянув ему в глаза, поняла, что он почувствовал то же самое. Марианна прижала кафельную плитку к груди и, наскоро пробормотав: «A demain»[113], — поспешила прочь.

На следующий день Марианна не осмелилась пойти к Паскаль и Эмилю, как обещала. После полуденной смены она принялась беспокойно расхаживать взад-вперед по своей «раковине». Рыже-белый кот сидел на подоконнике и наблюдал за ней. На миг в фигурном зеркале над комодом перед Марианной предстало собственное отражение. Она была некрасивой. Она была нестильной. Всего-то старушка среди чужих людей. А как странно все получилось с этим… как его… Янном. Его зовут Янн.

Когда она вспомнила его лицо, тепло его сильной руки, сердце у нее как будто упало и покатилось куда-то в пятки; ничего подобного она никогда не испытывала, это было одновременно сладостное и мучительное чувство, словно в груди у нее лопались пузырьки.

— А что я здесь, собственно, делаю? — тихо спросила она пустоту.

Прежнее желание умереть превратилась во что-то иное, куда более банальное: она убежала. Удрала. Не пора ли позвонить Лотару и сказать…

«Надеюсь, он считает, что меня нет в живых».

Что ей ему сказать? «Я больше не вернусь»? «Я хочу развестись»? А потом? Так и будет работать кухаркой в ресторане, пока совсем не состарится, так что уж и кастрюлю поднять не сможет? Рядом с подругой-ведьмой, которая то и дело забывает, кто Марианна такая. И все-таки было так приятно слышать родной язык и говорить на родном языке.

Марианне очень хотелось, чтобы у нее была подруга, чем-то похожая на Грету Кёстер; Марианна глубоко сожалела о том, что не доверяла Грете так же безраздельно, как та ей. Но кто знает, может быть, такова дружба, самый терпеливый род любви? Грета никогда не донимала Марианну бестактными расспросами, она приняла как данность, что Марианна не открывает своих истинных чувств. Она ценила Марианну как слушательницу и ни разу не пыталась убедить ее в том, что ей надо уйти от мужа. «Если кто-то мучается, но в своей жизни ничего менять не хочет, значит ему это нужно», — вот и все, что она однажды сказала Марианне по поводу ее брака. Марианна обиделась и ответила на это, что все, мол, не так просто, как кажется. Она хотела объяснить Грете, почему год за годом откладывала уход от мужа, от добровольно взятых на себя страданий. Но потом все эти объяснения стали казаться скучными и ненужными даже ей самой.

Марианна недовольно подергала себя за волосы. Это же не прическа, это какая-то солома! Она открыла платяной шкаф и провела ревизию своего скудного гардероба: несколько футболок и дешевых блузок из «Антрмарше», две пары простых штанов и хлопковое белье, кеды и две ночные рубашки с высоким воротом.

Марианна стала рассматривать в зеркале свое лицо и следы, оставленные на нем годами. Вертикальную складку над переносицей. Морщины вокруг глаз. Морщины в уголках рта. Бесчисленные веснушки, к которым лучше было не слишком приглядываться, а то еще окажется, что это пигментные пятна. А шея, ах, шея…

Ничего не поделаешь: она состарилась. Но точно ли состариться — значит уже не пытаться сделать себя чуточку красивее?

Спустя час Марианна, взволнованная, как школьница, сидела в парикмахерской Мариклод в Понт-Авене. Ей и в голову не могло прийти, что привели ее сюда эти странные пузырьки сладкого беспокойства.

Мариклод запустила пальцы в длинные, полуседые волосы Марианны, оценивая, насколько они густые и здоровые.

— Вы только придайте им форму, — робко попросила Марианна.

— Гммм. По-моему, лучше уж все радикально поменять. Боже мой, да и давно пора, — пробормотала парикмахерша, подозвала свою ученицу Юму и дала ей какие-то указания так быстро, что Марианна не поняла ни слова. Втайне Марианна надеялась, что не выйдет из салона с такими же крутыми рыжими локончиками, что и у самой Мариклод; Мариклод походила с ними на свою болонку Люпена, который с царственным видом сидел в элегантной корзинке возле кассы, на некоем возвышении.

Марианна закрыла глаза.

Когда она спустя час снова открыла глаза, Юма как раз сушила феном ее волосы, уложенные совсем по-новому. Рядом с ней Мариклод выбирала вшей из волос у местного крестьянского мальчишки. Одновременно она беседовала с Колетт, которая сидела в соседнем кресле, ожидая, когда ей подровняют белоснежное длинное каре. Утонченно-светская владелица художественной галереи на сей раз пришла в бледно-красном костюме, белых перчатках из кожи питона и открытых белых лодочках с ремешком на пятке. Встретившись глазами с Марианной, она подняла бокал с «Беллини».

— Вы выглядите просто изумительно! Надежно же вы скрывали свою красоту! — воскликнула она, а потом добавила, обращаясь к Мариклод: — Ей надо чего-нибудь выпить.

Когда Марианна как следует рассмотрела себя в зеркале, сердце у нее в груди словно подпрыгнуло от счастья. Ее грязно-серая грива исчезла, вместо этого ее украшала изящная длинная стрижка, волосы цвета невыдержанного коньяка легкими прядями спускались до подбородка. Юма сумела так уложить волнистые волосы Марианны, что теперь они подчеркивали изящные очертания ее лица, похожего на сердечко. Лизанн еще придала правильную форму ее бровям, но, когда она выщипывала отдельные волоски, у Марианны от боли выступили слезы. И когда подкрашивали ресницы, у нее защипало глаза.