Это еще забавней, днем они пререкались всем на радость, а по ночам безумствовали в объятиях друг друга. Задирая мужа, Михримах знала, что ночью он припомнит это, а потому временами вела себя просто вызывающе. Сулейман только головой качал:

– Рустем-паша, почему ты терпишь?

Паша лишь загадочно улыбался. Роксолана сообразила первой, однажды посмеявшись вслед уходящей паре:

– Сулейман, это же игра. Днем они играют в пререкания, оттачивают свои языки, а ночью это все оборачивается страстью.

– Ты уверена?

– Конечно, посмотри, как у обоих блестят глаза. Только не отправляй Рустема никуда, прошу тебя.

И снова она беременна!

– Рустем… у меня будет ребенок…

– У нас, Михримах, у нас. Теперь надо осторожней.

– Да.

Она уже и сама знала, что пора прекратить ночное буйство, но снова оставаться одной и лишь вспоминать его руки и губы… На глаза навернулись слезы. Оказываясь в положении, строптивая принцесса становилась плаксой.

– Ты боишься? Я буду рядом все время.

– Не оставляй меня одну по ночам. Хотя бы некоторое время.

– Хорошо, но трогать я тебя не буду. И постепенно буду отучать…

Теперь Рустем приходил через ночь, только целовал, гладил живот, который еще не начал увеличиваться, рассказывал разные истории, пока она не засыпала, а потом тихонько уходил…

Но на сей раз никакой тошноты не было, Михримах и не замечала, что снова носит дитя. Рустем все же уезжал – сначала на день, потом на три, потом на неделю… Он уже не боялся оставлять Михримах одну, да и она не боялась.

Единственный запрет все же существовал – тот самый, о езде верхом. Михримах ходила в конюшню к Юлдуз и объясняла лошади, что муж не разрешает ей ездить верхом. Пришлось лошадь пока подарить. Кому – вопроса не возникало: Баязиду! Тот принял подарок как большую ценность.

– Но это не навсегда, вот рожу ребенка и снова сяду в седло.

– Я понял, сестра. Не загублю, но следить за ней буду.

И вот теперь Михримах выпытывала:

– Но ведь тебе у Баязида хорошо?

Лошадь кивала, словно соглашаясь.

– Хорошо? – ревниво переспрашивала Михримах.

Эсмехан уехала в Эдирне к Мехмеду и там родила крепкую, здоровую девочку. Гонец привез письмо для Михримах.

«У меня есть Хюмашах. Твоя очередь. Рожай для нее жениха. Жду».

Но следующие письма не были такими радостными, Эсмехан писала о дочери, о том, что девочка здорова и красива, но о Мехмеде не вспоминала, словно мужа и не было рядом.

– Рустем-паша, там что-то творится.

– Я не знаю, Михримах, о гаремных делах мне не сообщают.

Она узнала сама.

Все оказалось просто: на время беременности жены Мехмед, как и все мужчины, взял себе наложницу и так прикипел душой, что несчастная Эсмехан оказалась на положении второй, а не первой жены. Нет, ей оказывались всяческие почести, она управляла гаремом Мехмеда, но на ложе у него бывала другая.

Эсмехан попросила разрешения приехать в Стамбул, чтобы показать внучку. Сулейман разрешил, Роксолана встретила первую внучку с радостью, но не могла не заметить грусть в глазах невестки.

– Эсмехан, что случилось?

– Ничего, у моего супруга другая, вот и все.

– Хорошо, поживите здесь, потом решим, как быть.

Эсмехан старалась не расстраивать подругу, но тоже не сумела скрыть. Михримах не выдержала и написала брату резкое письмо, тот ответил коротко: «Это мое дело, сестра. Я выбрал женщину, которую люблю».

– Я тебе говорила, что ты должна влюбить мужа в себя! И никаких гаремов! Давай, пожалуемся Повелителю?

– Не нужно, – вздохнула Эсмехан, – я же тоже предпочла бы другого, если бы позволили. Пусть будет счастлив.

– А ты? Будешь жить рядом и смотреть на это счастье?

– Мое счастье Хюмашах, а жить я буду, как живут тысячи женщин гарема, получившие отставку от ложа супруга. Это только твоей матери повезло быть единственной на столько лет.

Михримах вдруг задумалась: а как Рустем-паша обходится, пока она в положении?

Вечером визиря ждал строгий допрос.

– Рустем-паша, у вас есть наложницы?

– Кто?

– Ну, хотя бы одна. Ведь пока я… Вы же мужчина, должны быть с женщинами…

Рустем с трудом сдержал улыбку: ясно, откуда ветер дует. Он солгал Михримах, сказав, что не знает о гаремных делах Эдирне; все этот паша знал, знал, что у шехзаде Мехмеда есть наложница, и не одна, что Эсмехан крайне редко бывает в его спальне, но как скажешь об этом Михримах?

– У меня нет наложниц. Ни одной. У меня есть жена, которая зря забивает голову нелепыми мыслями.

Михримах недоверчиво покосилась на мужа. Тот не выдержав, рассмеялся:

– Михримах, ну я же сплю каждую ночь в соседней спальне! Туда не ходит никто, кроме евнухов.

Она так и не поняла, как относиться к Мехмеду и его наложницам. Провертевшись полночи без сна, решила брата по-прежнему любить, а его красавиц не подпускать к себе и близко. Оставался, правда, вопрос, как быть с детьми, если кто-то из наложниц родит.

Так ничего и не придумав, Михримах решила, что время еще есть.

Эсмехан с дочкой пока осталась в Стамбуле, но беспокойная принцесса и тут намеревалась вмешаться:

– Это ненадолго. Вот рожу, и мы с тобой поедем в Эдирне. Я им там всем покажу!

Схватки начались раньше времени, еще больше месяца носить бы… Роксолана кусала губы: неужели у них с дочерью судьба такая – рожать недоношенных детей? Что случилось, ведь Михримах берегли, не то что ее саму когда-то.

Рустема-паши снова не было в Стамбуле, за ним послали гонца, но пока доедет из Эскишехира…

Акушерка была опытная и спокойная:

– Султанша, не переживайте, хоть и раньше срока, а все идет хорошо. Принцесса справится, ребенок небольшой.

Она очень толково распоряжалась тем, как дышать, как тужиться, советовала, как напрягать мышцы, чтобы помочь ребенку и себе. Роксолана сидела рядом, держа дочь за руку:

– Все будет хорошо, дорогая. Все в порядке.

И вот последний крик «Ааа!..» – и следом уже детский плач.

– У вас дочка, султанша. Крепенькая, хотя и маленькая.

Рустем приехал, когда дочь счастливо сосала материнскую грудь за неимением кормилицы. У той, что предназначалась для будущего ребенка, вдруг появилась какая-то сыпь, а другую еще не нашли, но новорожденная дочь требовала молока, и Михримах протянула руки:

– Дайте, я сама!