Начали поход споро, но постепенно завязли, как телега в песке. У последнего осажденного города, причем не очень-то и большого, проторчали целых две недели. Затем Бату хотел идти к Новограду, считая его главной опорой северной Руси, но все военачальники воспротивились, считая, что уже пора возвращаться в степи. К тому же Бурундай, возглавлявший разведку, донес, что пока войско топталось у Торжка, новгородцы изготовились к обороне, перегородив все пути засеками. Да и сам город крепкий, с отважными жителями, привычными к боям. Говорят, когда им не с кем воевать, новгородцы делятся на две части и сражаются друг с другом. Осада столь мощного города продлится долго, и припасов на это не хватит. Да еще откуда-то с запада, где недалеко находится море, подул влажный ветер, обещая скорую оттепель. Бату не стал упрямиться и согласился с соратниками, предоставив одноглазому полководцу действовать по своему усмотрению.

Субэдэй показал, что не зря Кахан поставил его управлять войском. Он провернул дело так, что не придерешься. Гуюка и Бури, вопящих о немерных потерях, отправили обратно по своим следам, в уже разоренные земли. И возразить-то им нечего. Сами же говорили, что обескровленные тумены воевать больше не в силах. Вот пусть и идут в рязанское княжество, в котором войск уже не осталось, правда, пропитания тоже. Бату же достались еще нетронутые земли к югу от Селигера. Разделив туг на две части, Субэдэй отправил одну из них, во главе с Бурундаем, налево, к востоку от водораздела, а вторую повел к западу. Вступать в сражение с большими уцелевшими княжествами, такими, как Смоленское, Киевское и Черниговское, пока не планировалось. Задача состояла только в поиске провизии, которую можно найти в селах и мелких городках. Обойдя водораздел с двух сторон, тумены снова встретятся на Оке, примерно у жиздринского устья, и самой короткой дорогой рванут в степи, подкормившись по дороге Курском.

На прощание Бату все же не утерпел, и уколол Гуюка с Бури, потребовав выделить по лучшему аймаку[36]. Воинов своего улуса Бату бережет, не хочет зря тратить, хотя у него их больше, чем у остальных чингизидов в этом походе, вместе взятых. Так Йисур оказался временно прикомандирован непосредственно к ставке командующего.

Поначалу задача казалась не слишком сложной. Смоленская дружина затворилась в столице, отдав села и загородные монастыри в руки супостатов[37]. Дозорная тысяча шустро скакала впереди войска, выискивая лучшие тропы, высматривая места для стоянок и убивая всех встречных, дабы никто не предупредил о нашествии. Первый раз неудача случилась у Вщижа. Когда йисурова тысяча подошла, пригороды опустели и город закрыл ворота, как будто кто-то предостерег горожан. Лезть на высокие валы столь малыми силами Йисур, конечно, не стал, и прошел мимо. Субэдэй, постояв пару дней под стенами и внимательно рассмотрев широченный девятисаженный ров, тоже решил, что не очень-то хотелось и, сняв осаду, заторопился дальше.

Верст через сорок вниз по течению Десны путь на юг преграждала сильная крепость Дебрянск. Взять ее можно, но какой смысл. Потерять людей, потерять время, и остаться во время распутицы между двух сильных дружин — черниговской и смоленской? Так как идти дальше на юг вдоль реки все равно не собирались, то орда развернулась к северо-востоку и пошла вдоль Болвы. Впереди среди лесов лежал следующий город — Обловь. Но и тут урусутов предупредили. Монголов ждали опустевшие села и закрытые ворота города.

Бату с Субэдэем остались штурмовать Обловь, желая непременно завладеть его запасами зерна, а дозорный минган устремился к Рессете и дальше на восток, к Жиздре. И тут ни одной живой души! Не ведающий страха тысячник ежился, находя повсюду только пустые дома. Ни овса, ни ячменя, ни ржи, ни репы, ни одного стога сена и даже ни единого клочка соломы. Явственно запахло смертью. Даже выносливым монголам надо чем-то питаться, а ни сухих лепешек, ни вяленого мяса, ни хурута не осталось. Все припасы, что везли на верблюдах, уже закончились. Лошади начали грызть ветки и еловый лапник, но этого им мало даже для того, чтобы весь день идти шагом, а тем более, скакать рысью. Славные монгольские лошадки как-нибудь выдержат даже такой рацион, но что делать куманам, башкирам, кангарам, и прочим союзникам, чьи огромные ненасытные кони не смогут довольствоваться столь скудным кормом? После Облови монголы лишь несколько раз видели живых людей, да и то мельком, когда они, выпустив пару стрел из засады, стремглав скрывались в дебрях. Даже маленький, всего сотню шагов в длину, но очень хорошо укрепленный городок, воздвигнутый на холме посреди болот, оказался заброшенным. Нигде ни души. Никого и ничего.

Хотя Йисур доверял военному гению Субэдэя, но он не на шутку перепугался. Где взять зерно, где найти сено и где теперь набирать хашар[38], если нигде нет ни презренных тариячи, копающихся в земле и пригодных только в качестве живого щита, ни урадов[39], способных быстро изготовить стенобитные снасти? После осады Торжка всех пленных перебили, ведь тащить полон в такую даль, когда еды и самим не хватает, а в день приходится проходить полсотни ли[40], просто невозможно. А Бату все время шлет улачи[41], требуя найти пропитание если не людям, то хотя бы коням.

Но за два дня обнаружили только несколько собак, тут же съеденных, и пару стогов. Но в джегун[42], которой досталось сено, вдруг начали болеть и издыхать лошади, причем болели как-то странно. Монголы сами прекрасно разбирались в ядах, не брезгуя при случае отравить источник, смазать ядом стрелы, а то и подсыпать отраву гостю, но подобных симптомов еще не видели. Когда павших животных разделывали, случайно заметили, что желудок у одной из них проткнут чем-то острым. Оказалось, хитрые тариячи прятали в сене куски проволоки, из которой делают кольца для илчирбилиг куяк[43]. В следующий раз цирики тщательно перебрали весь стог, и не найдя сюрпризов, отдали сушеную траву своим скакунам. Но через час лошади все равно начали хрипеть и бить ногами в конвульсиях. После этого тысячник приказал просто сжигать все стога, встреченные на пути.

К вечеру, сберегая силы лошадей, Йисур приказал остановиться на ночевку пораньше. Нукеры из его нукуда[44] быстро развели огонь и, сварив в горшке куски свежей конины, принялись жадно грызть, даже не посолив. Присоединившись к телохранителям, тысячник присел на кошму и, макнув кусочек конины в плошку с соленой водой, нехотя пожевал. Но кусок не лез в горло. Воистину, это проклятая земля, и им не выбраться отсюда. Солнце уже начинает склоняться к лету и снег заметно просел. Еще пара дней, и придется остановиться. Войско не успеет вырваться из лесного плена до распутицы, а пережить месяц до свежей травы весьма проблематично.