просила его жить дальше, не оборачиваясь на них? Джеррет же не говорил ничего — он просто доверял. И Эйден не имел никакого права это доверие не оправдать.

Ферингрей в компании орденского монашка вернулся быстро, но задерживаться не стал. Эйден остался наедине с единственным с позволения сказать “свидетелем” смерти Ингерды, и тут же уселся за стол, пригласив гостя занять место напротив.

Полноватый монах средних лет казался испуганным, словно думал, что его привели в камеру для пыток. Эйден не знал, почему его это позабавило, но решил разрядить обстановку:

— Не бойтесь, орудия пыток я еще не готовил.

Монах не просто сел — рухнул на стул, вцепившись напряженными руками в столешницу. Эйден и не думал даже, что на таком обрюзгшем лице могут появиться такие огромные глаза.

— Успокойтесь, вам ничего не грозит, — Улыбнулся он, — Мне просто нужно знать, при каких обстоятельствах вы нашли тело Ингерды Пашелл и не было ли на месте убийства каких-либо следов…

Глаза монаха ни капельки ни сузились. Он метался взглядом туда-сюда, все еще продолжая сжимать столешницу.

— Успокойтесь, — Со всей мягкостью, на которую он только был способен, повторил Эйден, — Расскажите мне.

Безумные глаза наконец-то взглянули на него, но легче от этого не стало. Когда монах заговорил, Эйден не разобрал ни слова из той тарабарщины, которую церковник бормотал себе под нос.

— Простите, что? Не могли бы вы говорить громче…

— Arayooe… ei alu oeniiay iae.

— Древнекирацийский? Я вас не понимаю, — Сложил руки перед собой Эйден, — Можно говорить на современном языке?

На мгновение у мужчины проскользнула мысль, что странный монах его не понимает, но это было невозможно — в ордене говорили на древнекирацийском только во время молитв, все остальное время они пользовались нормальным современным языком.

— Aeoiinyaou! — Безумец ткнул в Эйдена пальцем. Глаза его, казалось, вот-вот выкатятся из орбит, а изо рта польется пена.

Эйден в ужасе понял, что монах до боли напоминает ему сумасшедшего наемника, которого он допрашивал вместе с Тейвоном.

Зря он не попросил Ферингрея остаться. Может, хоть он бы понял что-то.

— Прекратите это! — Не выдержав, Эйден рявкнул на монаха, — Говорите нормально!

— Aeoiinyaou! Iak aa onyyu ez io! — Закричал в ответ церковник.

“Черт возьми, они все сошли с ума” — подумал Эйден, поднимаясь из-за стола. Монах продолжал что-то бормотать себе под нос, не произнося при этом ни одного понятного слова.

Эйден распахнул дверь и выглянул в коридор, где торчал один-единственный долговязый гвардеец с прыщавым лицом.

— Позови капитана Ферингрея, — Рявкнул Эйден, — Живо!

Мальчишка сорвался с места, а Эйден вернулся к созерцанию окончательно обезумевшего монаха. Церковник вертел головой из стороны в сторону, не переставая повторять одни и те же слова, будто молитву. Вытаращенные в исступлении глаза прожигали Эйдена насквозь, словно он был ожившим демоном, которого монах всем сердцем жаждал изгнать.

Наемник вел себя почти так же — но как они могли быть связаны? Что за причина вызвала в них это безумие?

Жуткие древнекирацийские слова лились дальше — такие непонятные и похожие на чьи-то вымученные стоны. Эйден никогда не понимал, как можно выучить и понимать это издевательство над языком — там же одни гласные! Должно быть, предкам нравилось ходить с открытым ртом, изгибая губы в постоянной погоне за протяжными звуками. Это многими веками позже кирацийцы стали воинами и загрубели — потому и язык упростили, и от древности отдалились.

Боль ударилась о стенки черепа с новой силой — Эйден едва сдержался, чтобы не стиснуть пальцами виски и не зажмуриться, хоть на мгновение лишая себя дневного света. Как раз в этот момент в коридоре раздались шаги.

В глазах все еще было темно, но Эйден нашел в себе силы открыть перед капитаном дверь и впустить его в кабинет, давая несколько секунд на то, чтобы он смог полюбоваться на этого психа.

Вот только на Ферингрея монах не смотрел — все его внимание сосредоточилось на Эйдене, в которого он не прекращал истерически тыкать пальцем.

— Почему вы сразу не предупредили меня, что он псих? — Спросил Эйден, — Почему я должен разговаривать с “этим”?

Ферингрей был мерзавцем, убийцей, его давним врагом, но лжецом он не был, а потому, когда он перевел взгляд с монаха на Эйдена, тот знал, что капитан говорит правду:

— Он был совершенно нормальным. Никаких признаков безумия.

— Aeoiinyaou! — Вновь завопил монах, прожигая Эйдена глазами.

— Это древнекирацийский, — Сказал Ферингрей, — С чего это он на нем заговорил?

— Понятия не имею, но современный язык он, видимо, забыл.

— Прикажете его увести?

— А вы видите смысл в продолжении беседы? — Склонил голову Эйден.

Он прошел к окну, не желая смотреть, как Ферингрей уводит прочь сопротивляющегося монаха. Теперь церковник не желал вставать из-за стола, изо всех сил цепляясь за мебель и при этом не переставая повторять одно и то же слово.

Aeoiinyaou.

Каждый раз, произнося его, монах тыкал пальцем в Эйдена, словно давая ему новое имя. Что означает это слово, оставалось только гадать, но идти на поводу у психа мужчина не собирался — мало ли какой бред взбредет в голову сумасшедшему?

На пороге кабинета монах закричал. Все еще на древней тарабарщине, но закричал. Ферингрей почти силой выволок его из комнаты и сдал своим солдатам. Эйден слышал, как монах продолжил свое сопротивление в коридоре, как грохали по полу сапоги гвардейцев, пытающихся его усмирить.

За окном начался дождь — с каждой секундой он расходился все сильнее, пока не превратился в ливень и не развез на дорогах грязь. Должно быть, скоро погода испортится окончательно, но Эйден успел замерзнуть уже сейчас. Надо бы приказать слуге, чтобы разжег камин, но все-таки чуть попозже. Сейчас хотелось побыть одному.

Голова разрывалась от боли — Эйден уже не мог это терпеть, оттого и прислонился лбом к холодному стеклу в надежде хоть немного ее успокоить. Пусть остынет, ему еще о многом надо подумать…

За кем он охотится? Что за сила забрала жизнь ветувьяра, а теперь сводит с ума всех причастных, заражая их, словно чума? Что, если он сам тоже подхватил эту заразу, и совсем скоро его разум улетит в ту же бездну, вслед за наемником и монахом? Вопросы сыпались и сыпались, а голова болела все сильнее.

Эйден понял, что дрожит от внезапно накатившего холода, кожа под камзолом покрылась мурашками, плечи то и дело передергивало. Такого не было никогда раньше — видимо, его загадочная болезнь пробиралась все дальше, захватывая все тело с головы до ног.

“Однажды ты вернешься, а меня