Набрав в грудь побольше воздуха, Григорий гаркнул на всю тайгу так, что кухта с деревьев посыпалась:

— Иых, старатели, жить-то как? Бергало, подъем! Смотри-ка, что погода наделала!

На его голос ответила недолгая тишина, потом со всех сторон ударили двери. Сонные мужики, как есть, в нижнем белье, выскочив за порог босиком, моргали ослепленными снегом глазами:

— Вот те на! Едрен корень, ну и подфартило… Дождались хорошей погоды.

Григорий еще какое-то время чесал бородатый подбородок, потом махнул рукой, повернулся, пошел назад одеваться.

Старательский поселок медленно ожил. Из-под деревьев вылезли сонные собаки. Студено осматривая переменившийся мир, захрапели, поднимаясь на ноги, лошади. Чувствуя перемену, в пригоне жалко замычала одинокая корова. Мужики, разгребая снег чем придется, стали очищать дорожки. Женщины, постукивая поленом об полено, разводили в прижатых зимой домах печи. Григорий Панов очистил от выпадки старое кострище для розжига нового.

Старатели собрались вместе у яркого пламени. Переминаясь с ноги на ногу, они растерянно смотрели на старшего, ожидая, что он скажет. Никто не предсказывал ранней зимы. Она пришла сама, несвоевременно, застигнув врасплох. О работе никто не говорил: кому охота буторить сжиженную в ледяной воде снежную кашу? Вопрос ребром. Что делать, как быть дальше? Но пока никто из мужиков не знал на него ответа.

— Вот уж дождались хорошей погоды… Говорили, предупреждали… Надо было думать… — послышались недовольные голоса.

— А я что? — сурово нахмурив брови, осадил паникеров Григорий. — Был совет, все стояли на продолжении старательского промысла! Нечего искать крайнего. Сами дождались — сами выбираться будем!

— Да уж, выбираться! — в тон старшему ответил Мамаев Иван. — Здесь, в долине, вон сколько снегу выпало. А там, на перевалах, сейчас, наверно, по самое не хочу!

— На коне не проедешь! — поддержал его Григорий Усольцев.

— Не растает, теперь уж точно! — дополнил дед Павел Казанцев.

— И караван с продуктами не пройдет…

— Будем тут с голоду пухнуть…

Прерывая лишние речи, Григорий вскинул руку вверх, требуя тишины:

— Ждать не будем! Пока перевалы не завалило окончательно, будем выходить на Кузьмовку сами. День на сборы: убрать инструмент, законсервировать колоды, собрать груз и вещи. Завтра утром — в дорогу! Если кто против, может идти сейчас, обойдемся без него. Но только потом пусть пеняет на себя, если что-то в пути случится, — и посмотрел на мужиков. — Кто желает выйти сейчас?

Старатели молчали. Чтобы бросить товарищей, женщин, детей, надо быть последним негодяем. Как бы ни стонала душа, бежать сию минуту никто не решится. Суровое наказание — презрение общества — ниспадет на голову беглеца до конца дней. Провинившемуся не будет места в любой артели, куда бы он ни обратился. Без общей помощи, круговой поддержки золотарь-одиночка подобен голодному медведю-шатуну. Нигде ему не будет прибежища. Хваткая смерть будет шагать по его пятам, куда бы он ни пошел. Такому человеку в тайге грош цена. Никто за него не вступится, не поможет за добро прошлое. Поэтому никто из Григорьевской артели не стал перечить старшему. Видно, хорошие люди были подобраны в одну упряжку. Если все вместе, значит, от начала до конца. А иначе не может быть.

Понимают мужики начальника. Уйти сейчас, бросить все, значит, на будущий год начинать старательские работы заново. Не закрыть шурфы лесом — осыплется земля. Не поднять колоды «на попа» — разорвет дерево льдом, надо тесать новые. Не упрячешь инструмент, растащат одинокие шакалы — черные копатели. Чтобы законсервировать участок, нужен всего один день.

А снег пошел опять. Сначала из сумеречного поднебесья легким дыханием суровой зимы просочились робкие, редкие, одинокие разведчики. Снежинки походили на выбитые пушинки линяющего глухаря. Они падали на заснеженную землю то тут, то там, как редкие лучики солнца прорываются сквозь пеструю прядь перистых облаков. После этого, будто убедившись, что им ничего не угрожает, под влиянием силы притяжения с небес обрушились полчища склеившихся в воздухе «пучков ягеля». Плотное падение осадков можно было сравнить с трагедией в курятнике, куда попала проворная лиса. Каждая снежинка теперь походила на сжатую в кулачок детскую ручку. Махровые и ершистые, они тяжело, с легким шипением застилали свежую перенову, уверенно на глазах добавляя толщину снежного покрова. Вот на очищенную чурку легла тонкая, просвечивающаяся промокашка. Через пять минут — это уже плотный, чистый лист ватмана. За пятнадцать — слой снега равен пальцу. Через полчаса — ладони. Вот, казалось, утром стоял пень, а к обеду оказался кочкой снега. Пройдет несведущий человек, запнется. За сутки равномерный покров сравняет поверхность так, что никто уже не вспомнит, был там пенек или не было.

Навалилась непогода. Плотные массы зимнего покрывала посыпались непобедимыми ордами. Тихий шелест, похожий на падение осеннего листа, наполнил тайгу. Притихли, скрылись за плотной стеной нашествия недалекие горы. Ветра нет. Снеговые тучи обложили долину волчьими флажками. От непогоды никуда не деться. Любому таежнику понятно, что при таких приметах пухляк будет валить неделю. За это время толщина белого одеяла достигнет такого уровня, что увязнет любой зверь. А конь тем более.

Григорий торопит старателей, волнуется:

— Быстрее, мужики! Может, к вечеру успеем собраться!

Старателей не надо подгонять, знают, чем дело пахнет. Разбивая пухлый снег, они побежали к своим рабочим местам. Кто работал на колоде, свернули к ручью. Другие направились на шурфы. В старательском поселке остались только женщины и дети. Надо собрать скарб. Не хочется бросать ничего, но вряд ли получится забрать все, вплоть до подушек. На прииске всего семь лошадей, включая Карьку Михаила Самойлова. Однако медвежатник еще плох, не может сидеть в седле, придется делать носилки на двух коней. Еще одного мерина, самого сильного, поставят под золото. Остаются четыре лошади, на них много не увезешь. Придется посадить детей, а вещи нести в котомках.

Бабка Петричиха суетилась около Михаила Самойлова. Прошло десять дней после того рокового дня, когда зверь помял медвежатника. Все это время знахарка не отходила от больного ни на шаг. Своевременная помощь — травяные ванны, лекарственные снадобья, ежедневный массаж — сделали свое дело. Михаилу стало лучше. Боль в пояснице отступила, в ногах появилась сила. Он уже мог самостоятельно садиться, но вставать на ноги без посторонней помощи не хватало уверенности.

— Еще время надо, отпустит! — уверенно качает головой старушка.

Сколько еще надо времени, знает только один Бог. У людей сейчас его нет. Завтра предстоит тяжелый переход. Петричиха знает, что Михаил верхом не высидит, настолько слаб. Чтобы пролежать на носилках, нужна теплая одежда. О своих вещах речи нет, лишь бы больному было хорошо. Старушка бегает по избам, собирая все теплое, что может пригодиться: притащила два теплых одеяла, суконные штаны, два свитера, зимнюю шапку. Глядя на ее приготовления, мужчина слабо улыбается: