– Ничего страшного в нем нет. – Иан делает большие глаза. – Единственная его проблема в том, что он наглец, puta сын, сукин сын, а его голова торчит из собственной за…

– Стойте. А куда он подевался?

Все начинают оглядываться в поисках Уорнера.

Клянусь, пять секунд назад он стоял прямо тут. Верчу головой туда-сюда, точно мультяшный персонаж, смутно осознавая, что, благодаря Уинстону, этому «идиоту № 1» тире «другу с благими намерениями», двигаюсь чуть медленнее обычного. В итоге, пытаясь разыскать Уорнера, обнаруживаю того, кого изо всех сил избегал.

Назиру.

Я слишком рьяно оседаю на стул. Ссутулившись, наклоняюсь вперед, как-то нелепо дышу, а потом, без единой здравой причины, начинаю ржать. Уинстон, Иан и Брендан смотрят на меня как на больного. И я их не виню. Не знаю, что, черт возьми, со мной творится. Даже не знаю, почему прячусь от Назиры. В ней нет ничего страшного. Единственное, мы еще не обсудили наш последний слишком эмоциональный разговор, который состоялся сразу после того, как она меня пнула, а я ее почти за это убил.

Она сказала, что я первый, с кем она целовалась.

А потом небо растаяло, Джульеттой овладела сестра, и романтический настрой полетел в тартарары. Прошло пять дней с того разговора, и с тех пор одни нервы, и работа, и еще больше нервов, и Андерсон, зараза такая, еще и Джеймс с Адамом в плену.

А еще: я от нее тащусь.

В глубине души я очень сильно хочу уволочь Назиру в какой-нибудь укромный уголок, но делать я этого не стану. Ведь я на нее зол. Она знала, как для меня важно вызволить Джеймса, однако проигнорировала мое желание. Разве что чуток посочувствовала. Может, я много об этом думаю? Да, думаю. Я много об этом думаю.

– Что, черт возьми, происходит? – Иан, недоумевая, смотрит на меня.

– Назира здесь.

– И что?

– Не знаю. Назира здесь… – Я перехожу на шепот. – А я не хочу с ней говорить.

– Почему?

– Потому что у меня сейчас плохо соображает голова, вот почему! – Я сверлю Уинстона взглядом. – Все ты виноват. Теперь мне придется ее избегать, иначе я сделаю или ляпну что-то очень глупое и все испорчу. Поэтому надо спрятаться.

– Вот черт… – Иан расправляет плечи. – Дело плохо, она идет прямо сюда.

Я цепенею. Не отвожу от него взгляда. Потом смотрю на Брендана.

– Он врет?

Брендан качает головой.

– Боюсь, брат, что нет.

– Черт. Черт. Черт-черт-черт.

– Я тоже рада тебя видеть, Кенджи.

Я поднимаю взгляд. Назира улыбается.

– Привет. Как дела?

Она оглядывает нас. Едва сдерживает смех.

– Неплохо. А у тебя?

– Отлично. Отлично. Спасибо, что спросила. Приятно было повидаться.

Назира переводит взгляд с меня на парней и обратно.

– Знаю, ты не любишь, когда я вмешиваюсь, но… Ты что, пьян?

– Нет, – слишком громко отвечаю я и вжимаюсь в стул. – Не пьян. Так, немного… навеселе.

Назира приподнимает бровь.

– Это все Уинстон, – выпаливаю я и тыкаю пальцем.

Уинстон качает головой и делает громкий вздох.

– Понятно. – В голосе Назиры слышится легкое раздражение. – Ситуация, конечно, не идеальна, но, давай вставай, ты мне нужен.

– Что? Зачем?

– Есть новости про Эллу.

– Какие новости? – Я вытягиваюсь в струну, внезапно протрезвев. – Она очнулась?

– Не совсем. – Назира наклоняет голову.

– Тогда что случилось?

– Пойдем, сам увидишь.

Адам очень близко.

Я почти вижу его в своей голове, но расплывчато. Сквозь тонкий слой воды просачиваются акварельные краски, пятнами ложась на белки моих глаз. Он как хлынувшая из берегов река, синева в озерах такая темная, вода в океанах так давит, что я иду на дно, поддаваясь влиянию моря.

Вдыхаю, и легкие наполняются слезами, перья странных птиц задевают веки моих закрытых глаз. Я вижу отблеск пепельных волос и темноту и камень я вижу что-то синее и зеленое и

Тепло, внезапно, дыхание в моих венах…

Эммелина.

Все еще здесь, все еще в воде.

В последние дни она присмирела, она не горит – тлеет. Она сожалеет, что забрала меня у меня самой. Сожалеет, что так сильно растревожила мой мир. И все же уходить не хочет. Ей здесь нравится, нравится растекаться внутри меня. Ей нравятся сухой воздух и настоящий кислород. Ей нравятся форма моих пальцев, острота моих зубов. Нравится. Поэтому норовит сжаться и сидеть тихо. Надеется загладить свою вину и занять как можно меньше места.

Ее разум растворился в моем разуме. И разговоры нам больше не нужны, объяснения излишни.

Поначалу она не могла надышаться всем вокруг.

Взволнованно, пылко – она старалась вобрать все. Новую кожу. Глаза и рот. Я чувствовала, что ее восхищают строение моего тела, способность втягивать через нос воздух. Казалось, я существую как бы между прочим, прокачивая кровь через орган, который бьется, чтобы скоротать время. Я была всего лишь пассажиром в собственном теле, безжизненным пассажиром, пока она вела исследования, устроив грандиозное разрушение, где сталь чиркала о сталь и оглушала резкая боль, словно впиваются и дерут чьи-то когти. Хорошо, что она успокоилась, теперь лишь саднящая печаль выдает ее присутствие. Она, похоже, отчаянно пытается получить свое, пока разлагается, непреднамеренно забирая с собой кусочки моего разума.

Иногда выдаются спокойные дни. Иногда огонь ее присутствия так силен, что я забываю дышать.

Но чаще всего я – лишь мысль, образ, ничего более. В моей грудной клетке собираются одуванчики, позвоночник обрастает мхом. Дождь заливает глаза, заполняет открытый рот, каплями стекает по петлям, скрепляющим губы.

Я

                       продолжаю

                       тонуть.

И тут…

              С чего вдруг?

               неожиданно

удивительно

грудь вздымается, легкие качают воздух, кулаки сжимаются, колени сгибаются, пульс зашкаливает, кровь пульсирует

Я плыву

– Мисс Феррарс… То есть Элла…

– Ее зовут Джульетта. Ради бога, называйте ее Джульеттой.

– Почему не назвать так, как хочется ей?

– Хорошо. Точно.

– По-моему, она хотела, чтобы ее называли Эллой.