– Что ж, вот так, мой мальчик, – промолвил он наконец и не стал продолжать, как будто сказано было уже достаточно. Он взъерошил мои короткие волосы.

– Баррич меня постриг, – сказал я внезапно.

– Вижу.

– Я ненавижу их. Они колются, и я не могу спать. Капюшон не держится, и я выгляжу глупо.

– Ты выглядишь как мальчик, оплакивающий своего отца.

Некоторое время я молчал. Я думал о своих волосах как о немного более длинном варианте стрижки Баррича. Но Чейд был прав. Волосы были подстрижены как у мальчика, оплакивающего своего отца, а не как у подданного, скорбящего по своему королю. Это рассердило меня еще больше.

– Но почему я должен оплакивать его? – У Чейда можно было спросить то, о чем я не осмеливался заговорить с Барричем.– Я даже не знал его.

– Он был твоим отцом.

– Он зачал меня с неизвестной женщиной. Узнав обо мне, он уехал. Отец! Он никогда не думал обо мне. – Я чувствовал себя бунтовщиком, произнося это вслух. Все это приводило меня в ярость – безумное страдание Баррича, а теперь еще и тихая скорбь Чейда.

– Этого ты не знаешь. Ты слышал только сплетни. Ты недостаточно взрослый, чтобы понимать некоторые вещи. Ты никогда не видел, как дикая птица отвлекает хищников от своих птенцов, притворяясь раненой.

– Не верю в это,– сказал я, но, говоря, внезапно почувствовал себя менее уверенным.– Он никогда ничего не сделал, чтобы дать мне знать, что беспокоится обо мне.

Чейд обернулся, чтобы посмотреть на меня, и глаза его были запавшими и покрасневшими.

– Если бы ты знал, что он беспокоится, знали бы и остальные. Когда ты станешь мужчиной, может быть, поймешь, чего это ему стоило. Не знать тебя, чтобы ты оставался в безопасности. Чтобы заставить его врагов Не обращать на тебя внимания.

– Что ж, теперь я не узнаю его до конца моих дней, – сказал я сердито.

Чейд вздохнул:

– И конец твоих дней наступит гораздо позже, чем наступил бы, если бы он признал тебя наследником. – Он помолчал, потом осторожно спросил: – Что бы ты хотел узнать о нем, мой мальчик?

– Все. Но откуда ты знаешь? – Чем спокойнее был Чейд, тем увереннее я себя чувствовал.

– Я знал его всю его жизнь. Я... работал с ним. Много раз. Рука и перчатка, как говорится.

– Ты был рукой или перчаткой?

Каким бы грубым я ни был, Чейд отказывался сердиться.

– Рукой,– сказал он, немного подумав,– рукой, которая движется невидимо, прикрытая бархатной перчаткой дипломатии.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я. Против собственной воли я был заинтригован.

– Можно кое-что сделать. – Чейд откашлялся. – Что-то может случиться, и это облегчит работу дипломату или заставит противную сторону с большей охотой вести переговоры. Что-то может произойти...

Мой мир перевернулся. Реальность нахлынула на меня внезапно, как видение. Я вдруг понял, чем был Чейд и чем должен был стать я.

– Ты хочешь сказать, что один человек может умереть и с его преемником будет из-за этого легче вести переговоры. Он будет более уступчив из страха или из...

– Благодарности. Да.

Холодный ужас сковал меня, когда все кусочки внезапно сложились в общую картину. Все уроки и заботливые наставления – вот к чему они вели. Я начал подниматься с места, но рука Чейда внезапно сжала мое плечо.

– Или человек может прожить на пять или десять лет дольше, чем кто-либо мог подумать, и принести на переговоры мудрость и терпимость, приходящие с возастом. Или ребенок может быть вылечен от коклюша, его мать внезапно с благодарностью понимает, что наше предложение идет на пользу обеим сторонам. Рука не всегда приносит смерть, мой мальчик. Не всегда.

– Достаточно часто.

– Я никогда не скрывал это от тебя. – В голосе Чейда я услышал две нотки, которые никогда не слышал раньше: желание оправдаться. И боль. Но молодость безжалостна, и я сказал:

– Я не думаю, что хочу чему-нибудь у тебя учиться. Наверное, я пойду к Шрюду и скажу ему, пусть найдет себе кого-нибудь другого, чтобы тот убивал для него людей.

– Воля твоя. Но сейчас я тебе этого не советую. Его спокойствие застало меня врасплох.

– Почему?

– Потому что это сведет на нет все, что Чивэл пытался для тебя сделать. Это привлечет к тебе внимание. А сейчас оно тебе совсем ни к чему. – Он говорил медленно, слова его были весомыми.

– Почему? – Я понял, что говорю шепотом.

– Потому что кое-кто захочет окончательно поставить точку на истории Чивэла. А это лучше всего можно сделать, устранив тебя. Они будут следить за тем, как ты реагируешь на смерть своего отца. Не возникают ли у тебя ненужные идеи, не строишь ли ты планов? Не станешь ли ты теперь такой же проблемой, какой был для них он?

– Что?

– Мой мальчик, – сказал он и притянул меня к себе. В первый раз Чейд говорил со мной таким тоном. – Сейчас тебе надо быть тихим и осторожным. Я понимаю, почему Баррич остриг твои волосы, но, по правде говоря, я хотел бы, чтобы он этого не делал. Я хотел бы, чтобы никто не вспомнил, что Чивэл был твоим отцом. Ты еще такой цыпленок... Но выслушай меня. Сейчас не меняй ничего, что ты делаешь. Подожди шесть месяцев или год. Потом решай. Но сейчас...

– Как умер мой отец?

Чейд,испытующе посмотрел на меня – Разве ты не слышал, что он упал с лошади?

– Да. Но я слышал, что Баррич ругал человека, который сказал это, утверждая, что Чивэл не мог упасть, а лошадь не могла его сбросить.

– Барричу лучше бы придержать язык.

– Так как же умер мой отец?

– Не знаю. Но, как и Баррич, я не верю в то, что он упал с лошади. – Чейд замолчал.

Я опустился на пол, сел у его голых костлявых ног и уставился на огонь.

– Они собираются убить и меня? Он долго молчал.

– Не знаю. Нет, если я смогу помешать этому. Думаю, сперва они должны будут убедить короля Шрюда, что это необходимо. А если они это сделают, я буду знать.

– Значит, вы думаете, что это идет из замка.

– Да.– Чейд долго ждал, но я молчал, не желая спрашивать. Тем не менее он ответил: – Я ничего не знал об этом, пока это не произошло. Во всяком случае, я не имел к этому никакого отношения. Они даже не обращались ко мне. Вероятно, они понимали, что я не просто откажусь. Я бы проследил, чтобы это никогда не произошло.

– О,– я немного успокоился. Но он уже слишком хорошо обучил меня дворцовому образу мыслей. – Тогда они, наверное, не пришли бы к тебе, если бы решили покончить со мной. Они бы боялись, что ты и меня предостережешь.

Он взял меня рукой за подбородок и повернул мое лицо так, что наши глаза встретились.