Анжела, не собираясь останавливаться на достигнутом, предложила Юлии и Дуне отправиться на верховую прогулку. Юлия уклонилась от участка в конном круизе, а Никита, напротив, напросился и взял на себя все сопутствующие хлопоты. У Дуни, разумеется, даже не сочли нужным поинтересоваться, ездила ли она вообще когда-нибудь на лошади. К счастью, в седле она держалась хорошо, а костюм для верховой езды ей пожертвовала Юлия. За свои хлопоты, за услужливость Никита получил заранее предназначенное ему вознаграждение — Анжела всю дорогу ехала рядом с Дуней и разговаривала только с ней, а Никита болтался позади, как собачий хвост. Анжела за все время не перекинулась с ним и двумя словами.

Дальше — больше. У Артюнянцев вечером собиралась великосветская тусовка золотой молодежи, и Анжела пригласила Никандровых — Юлию и присоединившегося к компании старшего ее брата Изяслава, — а также Дуню принять участие в гламурном мероприятии. Никита, уже на грани нервного срыва, истерическим тоном спросил, распространяется ли приглашение и на него? Анжела, не удостоив его ответа, лишь равнодушно пожала плечами: мол, не посылать же особого приглашения какому-то не стоящему внимания ничтожному субъекту?! Ну а если придет, пусть толчется на задворках, за спинами достойных кавалеров. Никита, выброшенный на моральные задворки посредством использования той же Дуни, волей-неволей вынужден был обратить часть своего внимания на предмет, которым его шибали, пинали и толкли. И это хоть и ущербное, но все же внимание, не столько радовало Дуню, сколько приводило в ужас. Известно, что есть только шаг от любви до ненависти, и передвижение Анжелы в этом направлении своей быстротой подтверждало краткость расстояния между двумя антиподами. Но и обратная дорога к Храму временно порушенной любви может оказаться не длиннее. Тогда даже то ничтожное внимание, которое Никита уделил молоту-наковальне-толкушке, разъярит Анжелу сильнее, чем красная тряпка быка, и она поднимет Дуню на рога, как неудачливого матадора. И даже если Анжела окончательно порвала с Никитой, ей, как и любой женщине — миллиардерша она или костюмерша, — не понравится, что бывший любовник уделяет внимание другой девушке. И этой другой мало не покажется! Для Дуни же ссора с Анжелой вообще была бы смерти подобна! Если Додик об этом узнает, не дни, а часы Дуниной жизни будут сочтены! Но и с Никитой ее связывали самые светлые надежды, и предать их — значило похоронить свое счастливое будущее. Лавируя между молотом и наковальней, посередке двух смертей, Дуня искала и нашла единственно верное и гениальное в своей простоте решение. Это было как простоватая на первый взгляд стихотворная строка «Евгения Онегина» — «Мой дядя самых честных правил…». Простенько? А попробуй, напиши нечто подобное!

Короче, выбрав удобный момент, чтобы слышали и Анжела, и Никита, Дуня обратилась к Юлии с маленькой просьбой… Дело в том, что в институте в Дуню безумно влюбился милый юноша старшекурсник Павлик Бранд, мальчик из порядочной семьи. Он умоляет Дуню выйти за него замуж. Родители Павлика, папа — видный бизнесмен и мама — светская дама, уже души не чают в будущей родственнице. Дуня окончательного решения не приняла, но относится к Павлику очень хорошо и готова во всем помогать жениху. А Павлик — большой поклонник Гринписа, душой болеет за несчастных бродячих животных и хотел бы построить для них приют. Слышал об успехах Юлии в этой области, хотел бы с ней проконсультироваться и перенять передовой опыт. Нельзя ли Дуне захватить его с собой при следующем визите? Ну, Юлию только помани бездомной собакой или кошкой! Побежит, как осел за морковкой!

— Конечно, конечно, приводите своего жениха! Готова помочь и советом, и делом, — обрадовалась гринписовка новому единомышленнику.

Спустя пару недель Дуня познакомила Павлика не только с Юлией, но и с Маршей, прилетевшей из Америки, а также и с Никитой, и с Анжелой. И одним выстрелом подстрелила сразу трех зайцев. Во-первых, дала понять Анжеле, что никак не претендует на Никиту и разделяет Анжелино возмущение мужским непостоянством. Во-вторых, намекнула Никите, что она не из тех девушек, которые соглашаются посещать его апартаменты за золотые побрякушки. Или серьезные отношения, или — до свидания, и Дуня уже «другому отдана и будет век ему верна». Другие-то не крутят носами, не кочевряжатся, не то что просто в жены берут — с руками отрывают! Так что думай, Никита! — вдалбливала она на наглядных примерах благие мысли в золотомолодежную голову Никандрова-младшего. В-третьих, выяснилось, что Юлия за собачачьими заботами никак не соберется завести себе молодого человека, что Никита ей настоятельно советовал. Никитой сказано — ею, Дуней, тотчас сделано. Опять же, смекай, Никита! Может, такая понятливая, умная и преданная жена тебе и нужна? Ты не успел высказать пожелание, а она уже стрелой летит его выполнять! А Павлика она попросит слегка за Юлией поухаживать, но любит-то Павлик ее, Дуню! Дуню и предпочтет! И Дуня поднимет свой женский авторитет перед Никитой уже за счет Юлии, которая останется с утертым носом. Жаль простодушную собачницу? Что делать! Жизнь вообще жестока, а уж к простодушным в особенности!

Правда, тут не все получилось так, как задумывалось Дуней. Павлик что-то с большой радостью согласился для вида поухаживать за Юлией, как только ее увидел, и так усердно выполнял Дунино предписание, что упомянутый Дунин женский авторитет не укреплялся, а совсем наоборот. Но это горе оказалось не без радости. Зато Анжела прониклась к Дуне сочувствием и симпатией, как тоже пострадавшей от мужского непостоянства. Женская солидарность! Битой скорее посочувствует тоже битая… в моральном смысле, понятно! Но изменщику Павлику его подлость в отношении Дуни тоже не пошла впрок. Юлия на радостях, что наконец-то нашла себе не просто поклонника и кавалера, а настоящего единомышленника, без лести преданного идеалам Гринписа, таскала Павлика по собачьим приютам, кошачьим подвалам, общепитательным помойкам и населенным одичавшими и оборзевшими бобиками пустырям. Лжегринписовец Павлик терпеть не мог собак, да и к кошкам относился прохладно, поэтому и Юлия стала ему казаться какой-то обопсовевшей. На ее фоне Марфа, не заставлявшая его жертвовать брюками и филейными частями тела в гуманитарных схватках с зубастыми кобелями и блохастыми шавочками, казалась особенно женственной и нежной, как цветок розоволепестковый. И Павлик инстинктивно сорвал с клумбы цветочек аленький и поднес его рыжекудрой Марше: подарил цветок — цветку! К сожалению, этот галантный поступок засекла Юлия — и дважды неверный поклонник уже через полчаса был госпитализирован в травматологию с переломом ноги. Потом отец отправил его доучиваться в Америку: то ли от греха подальше, то ли бизнес папин пошел в гору. На кого и деньги тратить, как не на единственного сына?

Если осрамившейся Юлии Анжела не слишком сочувствовала, то обманутую неверным Павликом Дуню прямо-таки полюбила. Дуня уже бывала у нее куда чаше, чем у Никандровых. Анжела даже познакомила ее с отцом. Представляя подругу, сказала многозначительно:

— Дуня со своей мамой приняли фамилию Артюнянц, потому что Дунина мама — урожденная Подосинкина!

Ю. Б. Артюнянц вежливо пожал Дуне руку и неопределенно промолвил:

— Гм…

Поскольку после этого представления Дуню за ворота поместья не выкинули, она сделала вывод, что олигарх не считает ее наглой самозванкой и Подосинкины действительно состоят в каком-то отдаленном родстве с Артюнянцами.