Она опасливо, но старательно отвечала на его поцелуи, вцепившись когтями в его плечи. Вздрагивая от прикосновений, она, словно бездомный котенок, прижималась изо всех сил всем телом, словно хотела спрятаться на его груди от его же рук. Словно пряча себя в нем от него же. Он же отталкивал ее, стараясь дать простор своим ладоням, чтобы вцепиться грязными руками в ее живот, в ее бедра, в ее грудь, но она прижималась и прижималась, распаляя его и себя.

Когда их губы сомкнулись, и языки, жадно облизывая друг друга, щекотали десны, наталкиваясь на холодок зубов, его руки скользнули по гибкой талии к тугому поясу коротенькой юбчонки.

Она схватила было его за одну руку, но вторая тем временем ворвалась по бедру и, сжавшись в кулак, рванула к коленям узкие трусики.

— Только не туда! — простонала она. — Пожалуйста!

Но он не слышал ее слов.

Она кричала на русском и на татарском, что у нее жених, что ей нельзя, что она опозорила всю семью, что давай лучше по-другому и пыталась вывернуться из-под него и перевернуться на живот.

Но он диким зверем распахнул ее. А потом ходил мощным поршнем, раздвигая девичье лоно, податливо разверзшее сокровенное перед откровенным. И тело ее отзывалось на грубую ласку, и она гортанно кричала что-то на своем, на степняцком:

— Эни, эни! ЭНИ!

А потом тела их вдруг скрутила сладкая судорога и они замерли.

И они лежали, словно первобытные звери после страстной случки.

— Мне больно, — вдруг шепнула она.

Он не пошевелился.

— Мне больно!

Камушки впивались в ее спину.

Он приподнял голову. Глаза ее распахнутыми белками смотрели в полуобрушенный потолок.

— Ты что-то сказала?

— Мне больно, — повторила она и уперлась маленькими острыми кулачками в его грудь.

Он неловко вышел из неё и перевалился на спину.

— Иди ко мне, — шепотом попросил Сашка.

Она не ответила. По шороху он догадался, что она села. Протянул руку и коснулся ее спины. Провел вдоль позвоночника, стряхивая песчинки и прочий мелкий мусор, впившийся в тонкую кожу.

Она молчала.

— Дина… — осторожно позвал он ее.

— Теперь ты мой муж, — каким-то деревянным, неживым голосом ответила она.

Он закусил губу. Помолчал. Потом напомнил:

— Я женат, Дин…

— А мне все равно. Теперь ты мой муж.

— Диночка…

— А я жена твоя…

— Дин…

— Мне нравится, как ты меня зовешь. Дин…

— Дин-дин… Колокольчик… — попытался пошутить Сашка. — Я буду звать тебя Колокольчик.

— Да… Колокольчик…

А потом она замолчала.

Молчал и Сашка.

Говорить было нечего.

— Колокольчик, принеси попить, — попросил он.

— Сейчас, — тихо откликнулась она.

Под ногами ее захрустела бетонная крошка.

Потом то-то звякнуло, забренчало, захрустело и…

И замолчало.

— Колокольчик! Колокольчик? КОЛОКОЛЬЧИК!

Дина молчала.

Сашка торопливо застегнул молнию на штанах, вытащил мобильник и включил его. Зарядка уже почти заканчивалась, поэтому он не стал включать фонарик, а просто, светя себе под ноги экраном, побрел, пошатываясь к стойке.

Дина сидела рядом с бетонной плитой, под которой покоились останки несчастного бармена. Глаза ее уже остекленели, и размазанная по грязному лицу помада кровавила бледное лицо. Такое же пятно расползалось по лохмотьям белой когда-то блузки.

Он уронил мобильник на пол и бросился к ней, схватив за плечи:

— Дина! Дина! Колокольчик! Динарочка!

Он тряс ее, и голова ее болталась, словно у тряпичной куклы.

Он схватился за нож и попытался вытащить его. С трудом, с хрустом и скрипом, он потащил его на себя и едва не упал, когда тот вдруг легко выпал из узкой раны под левой грудью. А потом упал на колени перед телом Дины и, ткнувшись головой в выплескивающуюся кровь, замер, целуя остывающее тело.

Очнулся он, когда засохшая девичья кровь начала стягиваться на его лице.

Машинально достал измятую пачку сигарет. Достал одну. Оторвал от нее фильтр. Сунул в рот. Начал искать зажигалку. Увы. Зажигалки не было. То ли оставил ее на столе и взрывной волной ее закинуло незнамо куда, то ли просто выронил где-то. Впрочем, у Андрея должны быть зажигалки. Сашка зашарил по полу, натыкаясь на те же осколки стекла, камни, чьи-то мертвые руки…

Ага. Есть. Газ, говорите? А был бы газ — давно бы задохнулись. Нервно крутанув колесико, Сашка закурил. Потом выплюнул сигарету — пока искал зажигалку, слюна промочила ее конец. Достал новую, сухую. Снова закурил.

А и был бы газ — и пусть с ним. Все бы кончилось.

Он курил и чиркал зажигалкой, глядя прямо в пламя. Сквозь эти вспышки на него глядели мертвые глаза Дины. Но ему было все равно.

В конце концов, он не выдержал и, удерживая пламя, нагнулся к девчонке, чтобы закрыть ее глаза. И уже закрывая, вдруг увидел.

Пламя зажигалки отклонялось в сторону.

Сквозняк? То есть…

Ну, конечно же! Сквозняк! Раз есть ветерок, значит, есть и дыра куда-то! Он же читал, читал в детстве приключенческие книжки! Раз есть сквозняк — есть выход!

Вдруг его скрутило острой резью в животе. Не удержавшись, он согнулся пополам. А потом едва успел отодвинуться в сторону — как его вырвало. И немудрено — поживи столько времени на алкоголе и сухариках. Резко заболела голова. А может быть, она и раньше болела, только он не замечал? Стараясь унять пульсирующую боль в висках, он снова сел на пол. Каждое резкое движение вызывало новый приступ тошноты и боли.

«Давление, — подумал он. — Наверняка — давление». Вегетососудистая дистония — коварный и хитрый попутчик офисных гиподинамичных хомячков. Несмотря на все фитнесы и прочие джоггинги от нее не избавиться никогда.

Да… Сейчас бы цитрамончика…

Сашка снова чиркнул зажигалкой. Нет, ему не показалось. Сквозняк есть. Значит, превозмогая слабость, ползем к источнику этого самого сквозняка.

И он, встав на четвереньки, пополз в нужную сторону.

Долго ползая по кучам бетонного щебня, он искал источник воздуха. Искал, искал, время от времени теряя сознание. А когда нашел, начал разгребать завал.

Руки, казалось, слабели с каждым часом, с каждым мгновением. Словно Дина, уйдя из подвала, забирала и часть его сил. Но он грыз, грыз и прогрызался сквозь бетон, отшвыривая мелкие обломки и перекладывая крупные. Разгребал, не чувствуя боли в онемевших руках.