Какой, оказывается, скрытный тип.

— Очень любезно с вашей стороны, — не могла не отметить я. — Но мне просто любопытно: если бы вас не укачивало, как скоро я узнала бы о существовании пледа?

— Как только признались бы, что замерзли. — Господин Клаус краем глаза следил за тем, как я заворачиваюсь в плед до самого подбородка. Ну и пусть, красоваться тут, кроме придорожных лопухов, не перед кем.

— То есть никогда…

Отлично. Дружественная обстановка сгущалась. Мысленно я пообещала держать себя в руках, чтобы меня не высадили на каком-нибудь перекрестке. Лучше уж промолчать лишний раз, чем потом брести по безлюдной дороге в кромешной темноте.

— Иногда полезно признавать свои слабости… порой даже необходимо. Но я вижу, для вас это представляет определенные проблемы.

— Могу поспорить, что для вас тоже.

Фабрикант искренне расхохотался:

— Да, мужчины такими проблемами мучаются не в пример чаще женщин.

— Никто, по крайней мере, не берется их в этом упрекать.

— Ну не скажите… — Он как-то сразу посерьезнел. — Из рассказа леди Алисии я понял, что вы купили семена мари. Не боитесь, что вас обманут?

— Я все проверила. — Мне не удалось избежать хитрой улыбки, точно так же как и удержаться от рассказа о проведенном эксперименте.

Выслушав историю, фабрикант снова расхохотался, распугав при этом птиц в придорожных кустах. Образ холодного дельца рушился на глазах.

— Могу обрадовать вас только тем, что озимая марь действительно существует. Но вот растение, выращенное с помощью магии, будет отличаться от реального.

— Пусть так, но я сделала все, что смогла.

— И при этом не побоялись доверить доставку семян брату?

Вот что мне сейчас делать: жаловаться на собственную мягкосердечность (в простонародье называемую глупостью) или защищать брата?

— Готова поспорить — он справится.

— Что ж, идет. — Фабрикант протянул мне руку.

Надо же было так оговориться! Может, вступить в движение «За точность формулировок»?

— Тогда в случае своего выигрыша вы простите мне один центнер мари. Это будет гуманно.

— А что будет, если выиграете вы?

— Ничего. Я могу довольствоваться сознанием собственной победы.

— Женская логика…

— Бывает очень полезна, если знать, как ею пользоваться. — Я думала, что умудрилась-таки оставить последнее слово за собой, но не тут-то было. Как оказалось, язык у господина Клауса был подвешен не хуже, чем у доктора Мэверина. Ну конечно, ему же надо как-то убалтывать своих заказчиков, партнеров и работников.

— К сожалению, у меня нет тех преимуществ пола, которые позволяют это делать.

— То есть вы признаете, что есть вещи, на которые мужчины не способны?

— Точно так же, как есть вещи, которые не способны делать женщины, даже если не брать во внимание физиологию. Вы со мной согласны?

— Пожалуй, — пожала я плечами.

— Тогда объясните, почему вы с таким упорством беретесь за хозяйственные и экономические дела собственного поместья, если не разбираетесь ни в том, ни в другом?

Так вот к чему он вел! А я-то думала, для чего все эти отвлеченные философствования. Что ж, у меня тоже в запасе имелась одна философская сказка, которая вполне годилась для ответного удара.

— Нам с братьями в детстве няня задавала один и тот же вопрос: если двое столкнулись на улице, кто из них должен извиниться?

— Наверное, тот, кто виноват.

— Большинство так и отвечает. Правда, был еще вариант Ивара: тот, кто ниже по положению. Но ни то ни другое, по мнению няни, не было верно. Она всегда говорила, что это должен сделать тот, кто умнее. И в том случае если виноват и если не виноват тоже: раз он умнее, то мог предвидеть и предотвратить столкновение.

— То есть вы считаете себя умнее окружающих и поэтому беретесь за поместье?

Я от такой интерпретации на секунду потеряла дар речи:

— Это было грубо.

— Но это то, что вы сказали.

— Я берусь за поместье, потому что могу что-то сделать — иначе потом стану чувствовать себя виноватой.

— Слушай, да назови ты его подлецом! — раздался вдруг незнакомый голос. — А ты, мужик, назови ее дурой! И любитесь себе на здоровье!

Нас обогнал безбожно бородатый человек, уступавший в густоте своего волосяного покрова разве что собственной лошади. Он встал поперек дороги и направил корявую дубину прямо в наши удивленные лица:

— Это ж как надо языками чесать, чтоб не заметить, чё вас грабють, а, голуби? Вылазьте из телеги!

Я оглянулась: еще двое таких же бородачей в шапках набекрень и разодранных кафтанах перегородили дорогу. Один держал в руке взведенный самострел — весомый аргумент для того, чтобы подчиниться и спуститься на землю.

Фабрикант первый выпрыгнул из коляски, я вылезла следом. Можно было, конечно, попробовать с криками убежать в лес, но вряд ли бобры и белки встанут на мою защиту, да и с ориентированием у меня дело обстояло как-то не очень.

— Не вздумайте ничего выкинуть, — прошептал господин Клаус, пока один из грабителей обшаривал коляску.

По его представлениям я что, должна была кинуться в атаку и в неравном бою побороть всех трех злодеев, переломать их дубины о колено и поймать зубами болты от самострела? Нет уж, у меня под юбками коленки трясутся, и единственная дерзость, на которую я сейчас способна, — это не держаться за фабриканта, чтобы не упасть.

Бандит облазил коляску сверху донизу, но ничего ценнее собачьего намордника не обнаружил и сделал логичный вывод, что все самое ценное из нее уже вышло:

— А ну-ка, господа хорошие, выворачивайте карманы, выкладывайте денежки и драгоценности! — снова ткнул он в нас своей дубинкой.

Я не сопротивлялась: вывернула карманы и торжественно вручила грабителям пригоршню медяков — все, что осталось от моих карманных денег после покупки велосипеда. И так железное чудовище лишило меня новых шляп, перчаток и чулок, а теперь еще придется на ближайшие месяцы распрощаться с мелкими лакомствами. Бандиты явно не оценили всего драматизма ситуации, швырнули деньги мне под ноги и потребовали, чтобы я сняла сережки. Пожалуйста! Они из плохенького серебра и стоят едва ли не меньше той горсти медяков.

Господину Клаусу пришлось хуже, с ним никто не церемонился: разбойники стянули с него сюртук, выпотрошили карманы и долго радовались выпавшему кошельку, пока не обнаружили в его недрах всего один серебряный лад.

— Голодранцы, простите меня боги! — сплюнул один из неудачливых налетчиков себе под ноги. — Хоть бы людей постеснялись.

Я хотела извиниться и сказать, что если перед следующим грабежом нас предупредят за пару дней, то я обязательно надену свои лучшие украшения. К счастью, мне удалось вовремя прикрыть рот руками, что наверняка выглядело как крайняя степень испуга.