– Батя, выслушай меня. И не перебивай! Это важно. Я знаю, что ты и Рыбачка организовали покушение на нашего Президента.

– А-а-ткуда ты-ы…

– Это сообщили маме, поэтому выведать было нетрудно, – уклончиво ответил Патрик. – Ей позвонил кто-то с твоего номера, палач какой-то, ну и…

Я нахмурился, и тонкая льдинка соскользнула с моего лба. Нетрудно? Да Милену пришлось бы пытать, чтобы выведать столь серьезную инфу. Подавив инстинкт самосохранения, я загнал желание оказаться в теплой ванне с чашкой кипятка в руке в отдаленный угол сознания. Что вообще происходит? Как Патрик справился с косаткой? Как он вообще мог тут оказаться? Как нашел меня бог знает где?

Слишком много вопросов. И ответы вряд ли мне понравятся.

– Батя, я… – Патрик сглотнул, отвел глаза, потом уставился на меня, очевидно приняв серьезное решение, – аж побледнел. Наверное, я тоже сейчас не особо пунцовый, на таком морозе только посинеть можно. – Батя, я…

– С-сынок, н-не тян-ни. Ты-ы, кс-стати, с-с собой не з-захватил с-случайно п-парочку х-хороших т-таких ш-шуб?

– Я – путник, – выпалил Патрик, избегая смотреть мне в глаза.

– Ага, – кивнул я, взломав лед на шее и загривке. – Т-точно. А я – В-винни П-пух. С-сын-нок, надо к-как-то отс-сюда в-выбираться.

Патрик шумно втянул в себя промерзший насквозь воздух и выдохнул:

– Я – ликвидатор из расы путников.

Я вздрогнул. Шутка мне не понравилась. Очень несмешная шутка.

Не заметив, что я не рассмеялся, не улыбнулся даже, Патрик продолжал говорить о том, что он – ренегат, сбежавший от своих, укравший для этого Лоно. Лоно у путников не одно, он знает минимум о трех, но, может, их и больше. Каждое Лоно, как и Тюрьма, находится одновременно во всех мирах, но, в отличие от Тюрьмы, оно компактно, и в конкретном мире его можно перемещать.

Мне стало трудно дышать. Мое тело готовилось выгнать душу из ее естественной среды обитания и отправить на поиски нового пристанища. То, что говорил Патрик, было столь невероятно, что я понял: это всего лишь игры моего умирающего мозга. На самом деле меня никто не вытащил из воды, за один прыжок взлетев метров на десять над ледяным массивом. И косатка, и вообще…

Осознав это, я успокоился.

Я смотрел в голубые глаза сына, наслаждаясь последними мгновениями.

Мне было больше не холодно.

А Патрик – его образ – продолжал бормотать что-то о психоматрице ребенка, которого он, путник, первым встретил в этом мире. Эта психоматрица постепенно завладела его сознанием. Потому что он сам захотел раствориться в чуждой ему тогда сущности. Себя же со всеми навыками и особыми способностями он спрятал в таком отдаленном уголке мозга, что сам давно забыл, кто он изначально. Он перестал быть ликвидатором.

Глаза мои закрылись. Ну, конечно, мой сын – ликвидатор. Вот теперь мне почему-то смешно.

– Батя, я действительно стал обычным земным мальчишкой со всеми бедами и радостями, с мамой и папой, с тобой то есть, – звучало надо мной все тише и тише. – Но настало время проявить себя. И не потому, что я хочу быть тем собой, каким прибыл в этот мир, а потому что ты, батя, в опасности. Потому что мир, который стал мне домом, в опасности. Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь!

Я открыл глаза. С неба сыпал снег. Это было красиво. Говорить не хотелось, чтобы не портить своим холодным дыханием момент.

Патрик воспринял мое молчание на свой счет:

– Батя, я пойму, если ты больше не захочешь со мной общаться. Ведь это психологически тяжело – знать, что тот, кого ты считал родным человеком, на самом деле…

Да, это всего лишь остаточная активность моих окоченевших извилин, но я все равно не хотел, чтобы галлюцинация, принявшая облик моего Патрика, грустила в последние секунды моего существования.

Я с трудом расцепил смерзшиеся губы:

– Ты это брось, сынок. Запомни раз и навсегда – что бы ты ни сделал, кем бы ни был вчера, чтобы ни случилось с тобой завтра, ты всегда останешься моим любимым мальчиком, моим сыном.

Наклонившись, Патрик обнял меня. Ради этого стоило еще немного пожить. Я почувствовал, что он дрожит.

– Ты чего это? – взяв сына за широкие плечи, я чуть отстранил его от себя.

Он отвернулся, пряча мокрое от слез лицо. Напрасно он так, мороз ведь.

– Батя, ты не бредишь. Это все взаправду, – услышал я.

И сразу поверил сыну.

Он ведь ни разу меня не обманывал.

Я попытался встать, а то примерз уже. Патрик мне помог.

– Как, говоришь, ты сюда попал? – Еще я хотел узнать, как убраться изо льдов побыстрее. Еще до водных процедур я основательно продрог, а уж после…

Но Патрик моих бед не понимал. Его-то температура окружающей среды не заботила. И дело не в пуховике, шапке и ботинках, промерзших до ломкости. Просто он с детства устойчивый к холоду, – не в меня точно – хотя вроде не моржевал мой мальчик, снегом не обтирался.

– Батя, ты совсем не слушаешь. Я прибыл сюда с помощью портативного Лона. Как ликвидатор я имел доступ к такому оборудованию…

Ну как было не скривиться? Опять несносный мальчишка о своем талдычит. Зачем повторяет чушь? Неужели думает, что я поверю? Сегодня что, первый день второго месяца весны?

А Патрик все не унимался:

– Батя, где твое Лоно? То, на котором ты сюда… Ты что, его отпустил?! Не зафиксировал?!

– Чего? Зафиксировал? Ты о чем вообще, сынок? – Из-за холода я уже с трудом понимал, на каком свете нахожусь.

– Ладно, батя, не заморачивайся. Мое Лоно может забросить нас в любую точку этого мира и не только.

– Тогда махнем в Киев. – Я готов поверить во все что угодно, лишь бы убраться отсюда.

Даже в то, что мой сын – путник.

– Зачем? Ведь мы сразу куда надо… – Патрик моргнул. – Каждый прыжок утомляет Лоно. Чтобы отдохнуть, ему нужно время, а если мы…

Все, больше не могу. В Киеве тепло. Там лето, а тут холодно. Ну не объяснять же ребенку прописные истины! Человек должен быть там, где тепло! Срочно! Вот прямо сейчас!

– Не перечь отцу! – рявкнул я.

Я так и не понял, откуда взялось Лоно – точно такое же яйцо метров пяти высотой, без щелей и зазоров, которое забросило меня в Антарктиду. Оно просто явилось по мановению руки Патрика. Он выставил ладошки перед грудью – мол, батя, нервничать не надо, все будет – и вот оно рядом, добро пожаловать на борт, пристегните ремни.

Но без проблем свалить из царства льда и снега мы не успели.

Сверкнула молния, пахнуло жаром, и метрах в ста от нашего яйца громадная невидимая курочка снесла еще одно аналогичное. Из него выпрыгнул, за раз пролетев метров пятнадцать, знакомый уже малец в футболке с Микки Маусом. На сей раз пацан выглядел совсем странно – ноги у него были что у кенгуру и покрыты серебристой чешуей.