перебил его Гундерсон. — Но сколько мы уже воюем с дельгартами? Мне казалось, они были нашими союзниками по какому-то договору.

Молодое лицо астронавта мгновенно исказилось лютой ненавистью.

— Мы были с этими скотами в союзе, пока они не захватили рудосодержащие планеты в нашем секторе. Губы его кривила откровенная злоба. — Но мы очень скоро вышвырнем оттуда этих подонков. Покажем этой сволочи, как нападать на миролюбивых землян.

От таких речей Гундерсону всегда хотелось заткнуть уши. Все то же самое он уже слышал всюду, где побывал — от Земли до девятой планеты Альфы Центавра. Кто-то без конца на кого-то нападал, кто-то все время воевал с кем-то, всегда находились скоты, которых надо было откуда-то вышвырнуть…

Корабль проскакивал сквозь мириады цветов гиперпространства, с шумом перемещаясь в этом не-пространстве на пути к чужому сектору. Гундерсон сидел в защищенной от телепортации каюте под тройными замками — и ждал. Он не имел ни малейшего представления, что от него требуется, зачем его тестировали, подвергали предполетным проверкам — и зачем он вообще здесь. Но одно он знал твердо: покоя ему уже не будет. Никогда.

И Альф Гундерсон мысленно проклинал свою странную ментальную силу. Силу, что заставляла молекулы любого вещества ускоряться до невозможности и тереться друг о друга — вызывая таким образом возгорание. Странный дар направленной телепортации, пригодный только для зажигания огня. Он всей душой проклял этот дар. Уж лучше бы ему родиться слепым, глухим, немым и не способным к любому контакту с этим жестоким миром.

С того самого мгновения, как Гундерсон осознал свою странную способность, он стал изгоем. Ни контакта, ни понимания. Отрезанный от остального мира. И с ярлыком придурка. Он даже лишился возможности стать признанным псиоидом — подобно Мудрилам, неоценимым Пилотам, Бластерам или Унипортам, способным перемещать частички плоти по своему усмотрению. Неуправляемый псиоид. Придурок. Этот ярлык прилепили к нему безжалостно и в общем-то заслуженно. Да, он мог разжигать огонь, но не мог управлять вспышкой. Молекулы были слишком малы и изменчивы. Остановить их начавшееся движение он уже не мог. Оно прекращалось независимо от его желания — и, как правило, прекращаться не торопилось.

Когда-то Гундерсон считал себя обычным человеком, мечтал вести нормальную жизнь. Стать, к примеру, музыкантом. Но мечта эта сгорела в им же разведенном огне там же, где сгорели и все другие здравые намерения, что возникали впоследствии.

Сначала изгнание, потом охота — наконец, арест и тюремное заключение. Одно за другим. А теперь что-то новое — пока еще непонятно что. Что им от него нужно? Наверняка это как-то связано с той жестокой битвой, разразившейся меж землянами и дельгартами. Но какой им толк от его столь ненадежной силы?

Зачем он оказался на самом замечательном из всех новейших кораблей КосмоКома, следующем к главной звезде вражеского сектора? И почему он вообще должен помогать именно землянам?

Тут щелкнули замки, и сейф сам собой распахнулся — а по всему громадному нутру гиперпространственного корабля разнесся сигнал тревоги.

Стоило Гундерсону встать и направиться к сейфу, как сотрудник КосмоКома его остановил. Затем офицер нажал кнопку на подлокотнике своего пневмокресла.

— Минутку, мистер Гундерсон. Мне не сообщили, что там находится, но категорически приказали не подпускать вас к сейфу, пока не явятся двое других.

Безнадежно разведя руками, Гундерсон плюхнулся обратно на антиперегрузочную койку. Потом швырнул гармошку на металлический пол и опустил голову на ладони:

— Что еще за двое других?

— Не знаю, сэр. Мне не сказали.

Двое других, разумеется, были псиоидами.

Когда Мудрила и Бластер прибыли, первый жестом приказал офицеру вынуть из сейфа содержимое. Явно волнуясь, тот подошел к сейфу и достал оттуда небольшой диктофон с кассетой.

— Включите, лейтенант, — приказал Мудрила.

Офицер вставил кассету — и каюту заполнило шуршание пустого отрезка в начале пленки.

— А теперь, лейтенант, вы свободны.

После того как офицер КосмоКома надежно зафиксировал за собой дверь, послышался голос. Гундерсон сразу его узнал. Говорил Терренс, глава КосмоКома. Тот самый человек, что неустанно допрашивал его в здании Бюро в Буэнос-Айресе. Терренс — герой другой войны — войны землян с кибенами, ставший теперь во главе КосмоКома. Говорил Терренс сухо, почти без модуляций — и в то же время речь его несла на себе отпечаток предельной значительности.

— Как вы уже поняли, Гундерсон, — начал он, — у нас есть для вас задание. В настоящее время корабль уже приближается через гиперпространство к ключевой точке вашего путешествия. Через двое суток по земному времени вы выскользнете из гиперпространства примерно в пяти миллионах миль от Омало, вражеского солнца. Окажетесь в глубоком тылу врага. И тем не менее мы уверены, что вам удастся успешно завершить свою миссию. Для этого в ваше распоряжение и предоставлен столь суперсовременный корабль. Он сможет противостоять любым вражеским атакам.

Нам нужно, чтобы после выполнения задания вы, Гундерсон, вернулись целым и невредимым. Ибо в наших военных начинаниях вы наиболее важная фигура, и это лишь первая ваша миссия.

Нам нужно, чтобы вы превратили звезду Омало в сверхновую.